“Катти Сарк”, несущая ветер - [2]

Стоял декабрь. Годовой финансовый отчет был уже сдан. Часть сотрудников управления укатила в отпуск, благо можно было использовать его по частям. Ну а все оставшиеся слегка маялись от законного безделья, однако виду не подавали, создавая, с негласного одобрения шефа, подобие какой-никакой трудовой дея­тельности.

Кабинеты охотоведов и бухгалтерия прежде, очевидно, представляли боль­шой зал. На потолках сохранилась лепнина в виде концентрических кругов, где в думские времена, должно быть, висела люстра. Площадь зала была разделена непропорционально. Прихожая и задний кабинет оказались узкими, а среднее по­мещение - просторным и почти квадратным.

Стол Пакратова стоял в дальнем кабинете. Однако в эти дни Сергей, как и все сотрудники, оставшиеся на боевом посту, чаще обитал в центре. Несмотря на про­странство, здесь было как-то уютней. Может быть, настроение создавали чучела, которые дожидались здесь филиной реставрации.

Главной незыблемой достопримечательностью этого кабинета служило сооружение в центре. Оно состояло из необъятного дивана и примыкающего к его высоченной спинке равновеликого по габаритам шкафа. Филя однажды назвал этот тандем мавзолеем, но широкого распространения сие название по известным причинам не получило.

Шкаф был глубокоуважаемым - в нём помещалась вся отчётность охотуправления. А диван и вовсе не поддавался классификации. Чучела перед ним выглядели как пигмеи перед великаном - даже лось, коронованный рогами. Ца­рём здешней фауны был, безусловно, диван - существо из породы мамонтов или динозавров. Тем более что на его выдубленной коже просиживали штаны ещё присной памяти городские кадеты и октябристы. А ещё о сановитости и знатности свидетельствовала цена, которая была за него уплачена. Директор краеведческого музея, который тоже, как и охотуправление, занимал часть помещений бывшего думского особняка, долго кочевряжился, прежде чем уступить музейный экспо­нат. Однако в конце концов сдался. На сделку его вынудила новая экономическая ситуация. В обмен на кожаного мастодонта начальник управления передал музею чучело песца, а Филя отреставрировал им чучела полярного медведя, полярного волка и белухи.

Те дни в декабре катились неспешно. Утренний чай, который заваривала Таисия Тимофеевна, бухгалтерша, плавно перетекал в полдник, тот в свою оче­редь неторопливо струился к послеобеденному чаепитию, а оно незаметно выли­валось в завершающую стадию файф-о-клока.

По утрам, прихлебывая остатки первого чая, Пакратов садился за свой стол и кропал заметули. Это были охотничьи были, советы знатоков и прочие, как вы­ражался Филя, пиндюрочки, которые Сергей отдавал на областное радио. Вспом­нив среди сложноподчиненного предложения Филю, он иногда спускался вниз. В филярмонии можно было поболтать, посмотреть, как таксидермист мастерит очередное чучело, а главное, конечно, - полюбоваться бабочками. Выходцы из царства лета, они лучше всего утешали глаз среди бесконечно-белой зимы. А ино­гда Филин, устав от своих шкурных дел, поднимался наверх, и тогда приятели за­тевали очередную шахматную партию. В филярмонию шахматы таксидермист не допускал. Человек эмоциональный, Филя остерегался в порыве гнева или азарта что-нибудь покрушить. За чучела он не опасался - «Мешки с опилками всё стер­пят», - но бабочки!..

***

В то утро оставшиеся на боевом посту члены коллектива, как всегда, не спеша почаёвничали. Таисия Тимофеевна разложила вязание, а ещё раскинула на столе свою китайскую цигейковую шубу, собираясь заняться какой-то починкой. Глав­ный охотовед Калинин, расправив чапаевские усы и водрузив на нос железные очки, принялся штудировать «Правду». Завхоз Маруся Пителина второй день под­писывала новогодние открытки. Все они сидели за столами возле окон. А Сергей с Филей, устроившись на диване, принялись разыгрывать шахматный дебют.

Странное, конечно, стояло время. В магазинах шаром покати (хмели-сунели, сковородки да веники), а в разных конторах по-прежнему яблоку было некуда упасть. Дилеммка сия элементарно укладывалась в закон Архимеда, гениально уточнённый Михаилом Ломоносовым. Но никто одно с другим почему-то не свя­зывал. Все находились в ожидании каких-то чудесных перемен, о коих трубили тогдашние газеты, а чаемые перемены всё никак не наступали.

- Ну когда они чего-нибудь там родят? - слушая радио, тыкала иголкой вверх Таисия Тимофеевна. Она в очередной раз пришивала пуговицы, оторванные в оче­редной продуктовой очереди.

- Восемь лет уже при коммунизме, - кивнула завхоз Маруся, не отрываясь от эпистолярного урока.

Главный охотовед Калинин, один из многомиллионной армии, которая состав­ляла честь и совесть эпохи, неодобрительно насупился.

- Партейная линия правильная, - клюнул он щепотью. - Время для всего нуж­но.

От последнего слова происходила его кличка - Нужник. Однако в минуты бла­годушия его за глаза звали то Хорём, то Калинычем.

Маруся Пителина подняла свои круглые глаза, как бы о чем-то подумала, а по­том снова их опустила. Её необъятная грудь занимала две трети столешницы. Чтобы написать очередное поздравительное слово, ей приходилось выглядывать то из-за левой груди, то из-за правой.