Каторжный легион - [3]

Остальные в учебной центурии знали о происходящем с самого начала, командир услышал только через неделю. И первое время не мог поверить. В обычных учебных центуриях мерзавца остановили бы свои — и традиции, и отношение к службе. В отрядах наёмников подобного быть не могло тем более: и народ туда шёл бойкий и жёсткий, из тех, кому по домам не место… И дураков напороться в бою спиной на меч было мало. А если и попадались, то при первом же доказанном случае помирали от отравления. Десятком ножей соседей по отряду. Здесь же на помощь парню не пришёл никто! Видели, но отворачивались. Некоторые даже начали делать заклады, как скоро Матти станет целовать сандалии «хозяину». А ведь Сервий интересовался каждым, знал, сколько из этих полутора сотен попали в тюрьму по случайности, по глупости или связавшись с дурной компанией. «И едва каторги раз хлебнут, никак ты натуру не поправишь…» Глубоко вздохнув, Сервий осмотрел шеренгу дрожащих от холода людей и зычно начал:

— Один из вас совершил самое страшное преступление из тех, какое может сделать взявший в руки оружие — он предал воинское братство. Предал тем, что попытался сделать себя хозяином своего товарища, попытался сделать из него раба. Но и вы виноваты! Виноваты тем, что не остановили его! Каждый забыл — держит меч рука, но направляет милосердие Господне. Каждый забыл — защищает его доспех, но крепче железного панциря плечо товарища и любовь к брату своему. Вы забыли, что сила — в единстве, в готовности отдать свою жизнь ради Господа нашего, императора и того, кто в строю вам больше чем брат! Вы забыли…

Несколько минут стояла мёртвая тишина, после чего Сервий продолжил.

— Ради милосердия я не буду подавать рапорт о негодности новобранца к службе, — несмотря на команду «смирно», по строю прошло шевеление, а Дайви судорожно сглотнул. если в обычных учебных центуриях изгнанный мог сменить имя, попытаться затеряться от позора… То для штрафников подобная отставка означала даже не рудники или продажу в рабство, а казнь. — Для первого раза ограничусь тридцатью розгами.

Окончания наказания Сервий дождался с трудом. Еле сдерживаясь, чтобы не взорваться бешенством снова. И дело было не в порке, ерундовое зрелище. Но одним из трёх стегавших был Матти… злорадно нанося удары со всей силы. Мстя за неделю унижения и страха. Так зачем были слова о прощении, о воинской дружбе! Может, Луций всё-таки прав? А ещё вдруг на память пришла услышанная месяц назад новость: ещё один легион из италийцев расформировывают, превращая в резервный. Слишком мало юношей из патрициев и вольных граждан благословенных Апенин хотят нынче служить. И кто тогда будет хранить Империю? Вот это каторжное отребье? Или, как предлагают некоторые, отменить законы Септимия Севера и снова нанимать варваров-федератов? А, может, зря он согласился, зря он здесь? Может… Стоило пойти по велению судьбы и доживать свой век в тепле и довольстве поместья Эмилия Пацила?

Больше подобных случаев в когорте не повторилось, а пара повешенных в соседних отбила желание строить воровские порядки у всего учебного легиона. К тому же и отношения между будущими легионерами постепенно менялись. Ведь любая учебная часть — это не только искусство держать строй, владеть мечом и копьём: это обязательно ещё и Память. История легионов со времён язычников и до нынешнего дня, рассказы о тех, кто не жалея себя нерушимой стеной стоит между простыми людьми и набегами фракийцев, некрещёных германцев или идолопоклонников из Ираншахра. К тому же немало старался и полковой священник, отец Марк. Он не читал проповедей, к которым многие относились с усмешкой — но каждый вечер заходил в какую-то из казарм и заводил рассказ о прошлой жизни новобранцев, о том, что видел или слышал сам… До пострига оттоптавший немало дорог в гребенчатом шлеме центуриона, старик всегда мог понять любого и найти нужное слово каждому.

Люди менялись… вот только червячок сомнений у Сервия так и не захотел исчезать. Хотя и притих, почти замолк. Потому даже сейчас, когда уже месяц вместе с таким же полком их часть стояла в летнем лагере, отрабатывая занятия и перестроения «в поле», каждый раз он задавал себе вопрос: почему? Новобранец защитил в учебном бою соседа по строю. Почувствовал то самое боевое братство, загорелся общим делом? Или потому, что победившей центурии полагается полдня отдыха? А, может, просто боится окрика, а то и наказания от десятника за нерадивость?

Вот и сегодня, как и в прочие дни: новобранцы отрабатывают поединки на открытом месте, в доспехе. Кто-то равнодушно, кто-то раздражённо поглядывая на разлёгшегося в тени берёзы командира. Солнце, небо и река…Неширокую в верховьях Клифти с учебного поля не видно, но её властный голос твёрдо звенит из-за полосы леса, а влажное дыхание спасает от жара нагретой летней земли. Если же посмотреть на запад, можно увидеть, как над кромкой леса гордо возвышается Антрин. В родных Альпах он казался бы невысоким. Но здесь, на равнине — словно могучий богатырь, простёрший руки к небесам. Густой ельник тёмной шапкой накрыл старого красавца, от которого бегут в разные стороны зелёные холмы, покатые и острые. Точно волны реки, украшенные розовыми, лилово-алыми, белыми, жёлтыми и синими красками отцветающих кустарников, молодых ягодников и свежих лугов. Бегут, пока не сгладятся в равнину, оставив путника гадать, откуда взялся в этих краях каменный великан — ведь до Грампианских гор не один день пути.