Катон - [2]

На фоне гиперболизированного портрета Цезаря характеристики его соперников даются в подчеркнуто карикатурном виде. Гней Помпей, которого римляне, в то время еще не склонные к лести, называли Великим, сегодня "побежден" воинством Теодора Моммзена, низринут с пьедестала и объявлен бездарностью. Вина Помпея перед западноевропейскими историками в том, что он вразрез их чаяньям не желал воцаряться в Риме, обращая сограждан в рабов, а согласно нравам и законам своего народа стремился быть первым среди равных. Другим его вопиющим недостатком было сострадание к соотечественникам. Он хотел выиграть гражданскую войну с минимальными жертвами, только за счет стратегии, в чем и преуспел: Цезарь чудом избежал краха. Когда Помпей нанес поражение Цезарю под Диррахием, он прекратил избиение врага, Цезарь же у Фарсала наоборот решил усилить элемент жестокости войны и велел своим закаленным в кровавых бойнях ветеранам бить римских новичков в лицо. В ревностном служении своему кумиру апологеты Цезаря даже не понимают, что, отказывая Помпею в стратегическом таланте, они тем самым умаляют заслуги Цезаря как полководца.

Оценка самого бескомпромиссного и последовательного врага Цезаря - Марка Катона является и вовсе постыдным актом, пятнающим нашу культуру клеймом позора.

Катон был классическим римлянином, для которого Отечество и принципы превыше всего. Потомки называли его "Последним республиканцем". Своим примером Катон сделал крылатыми слова "жить по-стоически". Катон видел, что беда римлян в порче нравов. Причину, вызвавшую эту порчу, он не знал и не мог знать, однако решил оздоровить общество, вернув в него испытанную веками нравственность предков, подкрепленную стоическим учением. Естественно, в первую очередь он заботился о том, чтобы являть согражданам добрый пример в своем лице. Честность и принципиальность были оружием Катона, его силой, которую он противопоставлял неправедным деньгам Красса, демагогии Цицерона, непомерной славе Помпея, интригам и легионам Цезаря.

Именно честность и принципиальность этой цельной натуры вызывали ненависть Цезаря, а теперь аналогичным образом воздействуют на его последователей. Однако даже рядовые обыватели не принимают Катона таким, каков он был в действительности. "Не может человек оставаться всегда честным, - думают они, - где-то он должен был схитрить, взять, украсть, чтобы не быть укором для нас, грешных". Парадоксально, что те же люди охотно воспринимают образ цельного, законченного негодяя. В самом деле, никто не сомневается в том, что Красс всю свою жизнь подчинил наращиванию богатств, что Цезарь шел на любые низости, подкуп, сводничество ради достижения политических выгод. Всем понятно, что Красс ни в коем случае не спустил бы свое состояние, играя в развеселой компании в кости, что Цезарь даже в сладких объятиях самой красивой пленницы не пожертвовал бы ей в угоду завоеванной Галлией. Так почему же вызывает сомнение тот факт, что Катон столь же ревностно берег свое оружие, почему полагают, будто он мог минутной слабостью погубить дело всей своей жизни?

Увы, в дурном свете выставляем мы самих себя такими оценками исторических персонажей. Они свое прожили и от наших слов не станут ни лучше, ни хуже. Но для нас их опыт равнозначен надписи на дорожном камне у перекрестка из старинной сказки, который предупреждает путника: "Прямо пойдешь - друзей лишишься, направо свернешь - самого себя потеряешь..."

Обращение к истории жизни Катона вызвано стремлением увидеть лично-сти переломной эпохи как таковые, а не через кривую линзу чьих-то идеалов и заблуждений. Искажение восприятия исторических персонажей было вызвано тем, что их образы выхватывались из реальных условий и переносились в эпоху, современную историку. Чтобы избежать такой реконструкции, здесь действия лиц рассматриваются во взаимосвязи с событиями, происходившими в их мире. Поэтому книга названа социально-историческим романом, что означает также обращение не только к логическому методу познания, но и к эмоционально-образному способу восприятия. Аристотель утверждал: "Художественное изображение истории более научно и более верно, чем точное историческое описание. Поэтическое искусство проникает в самую суть дела, в то время как точный отчет дает только перечень фактов".

П О И С К

1

По улицам Вечного Города размеренно шагал Луций Корнелий Сулла, казавшийся таким же вечным, как сам Рим. В городской сутолоке он выглядел монументом невозмутимости; толпа, запрудившая мостовую, разбивалась об него, как морские волны об утес, и косяками откатывалась к тротуарам. Однако на этом сравнение с самой романтической природной стихией заканчивалось, поскольку людские волны каменели от соприкосновения с этим человеком и застывали в недвижности, уподобляясь уже не морю, а мертвенному ландшафту каменистой пустыни. Настырный голос большого города, насыщенный речами тысячи оттенков, выражающими весь спектр эмоций от тончайших до самых грубых, превращался в робкий шепот при звуках его шагов. Сулла смирял гам толпы, как и ее движенье, не прикладывая к тому никаких усилий, он парализовывал людей, даже не удостаивая их взгляда, одним своим видом, осанкой, именем.