Католическая церковь и русское православие. Два века противостояния и диалога. - [16]
При практически «официальном» господстве такой идеологии (или совокупности идеологий), в которой религиозно-церковные элементы были тесно связаны с общественно-политическими, взаимоотношения России с Западной Европой не могли не быть до определенной степени искажены, и в любом случае нельзя было избежать огромного количества оговорок. Тем не менее именно в эпоху Священного союза, а особенно в 40-е годы XIX века, в России началось развитие философской и теософской мысли, которое в конце концов поставило под сомнение «мифы» и убеждения, корнями уходившие в прошлое, но обладавшие необыкновенным запасом жизненной силы и в настоящем. После 1812 года, когда Западная Европа явилась в Россию вооруженной и на борьбу с великой армией Наполеона были мобилизованы все «национальные» силы; после идеологически-религиозных трений и споров, которые привели к тому, что люди вроде Баадера и Мещерского почувствовали желание — или даже насущную необходимость — обогатить Россию с помощью европейского опыта; после глотка свежего воздуха и последующего столкновения с тяжелой российской действительностью, которое пришлось пережить молодым офицерам, вернувшимся после походов в составе российской армии во Францию и вотчину романтики — Германию — наконец, благодаря распространению в России немецкой идеалистической философии, в первую очередь идей Шеллинга, но также и Гегеля, и Фихте, и других мыслителей, — вследствие всей совокупности этих факторов или некоторых из них культурные, образованные слои московского и петербургского общества оказались в кризисе. По мнению наиболее разумных и беспристрастных наблюдателей, «официальная» идеология была лишь одним из способов прикрыть жестокость самодержавного режима, который без всякого стеснения подавлял свободу совести.
Во многом следовавшие за основными течениями философской и религиозной жизни Запада; часто имевшие за плечами основательное образование, полученное в немецких университетах, из которых очарование гегельянского и, особенно, шеллингианского идеализма проникало в самую глубину московской и петербургской интеллигентской среды; легко устанавливавшие во время путешествий в Париж, по Германии и Италии интеллектуальные связи, поддерживаемые позже активной перепиской и внимательным чтением западной литературы; зачастую пронизанные живым и искренним религиозным духом, который иногда побуждал их оставлять видные позиции в обществе, богатство, семью и отправляться в изгнание, — таковы были люди, переносившие последствия перехода из православной веры в католическую, а иногда потом долго и мучительно возвращавшиеся к оставленному. Многие русские интеллектуалы, вступая в диалог с католическим Западом, — а иногда и с различными протестантскими деноминациями, — делали не что иное, как пытались подражать Европе.
4. Россия и Европа: религиозный аспект проблемы
Вспомним существенное замечание Франко Вентури об эпохе народников — от Герцена и Бакунина до Чернышевского и прочих, когда «русским пришлось посмотреть на европейское отражение собственных проблем, чтобы увидеть их в целом и полностью осознать всю их значимость». Оно относится также и к тем, кто остро ощущал важность религиозной проблемы.
Именно так люди и начинают задаваться вопросами, всегда имея в виду в первую очередь сравнение и противопоставление России и Западной Европы. Если отбросить «мифы» и элегические мечты, то как было объяснить историю допетровской России? Кем мы, русские, являемся в настоящее время, каково место России в «мировой истории» или, — что волновало некоторых с точки зрения религии, — в истории спасения? И наконец, если смотреть на этот вопрос с точки зрения романтического идеализма, то какую «миссию» следовало возложить на русский народ? И какими должны были быть в будущем его отношения с цивилизацией Западной Европы? Следовало ли ожидать полного слияния или, наоборот, предвзятого неприятия?
Все эти вопросы, на которые, очевидно, не существовало простого и непротиворечивого ответа, в конце концов приводили к самой сути религиозной проблемы: каковы должны быть отношения между Католической церковью Запада и Православной церковью, которая также именовала себя кафолической, то есть такой, которой также присущ вселенский характер? По словам Г. Флоровского, «историософия русской судьбы становится основной темой пробуждающейся теперь русской философской мысли», особенно потому, что «в этом историософском плане снова с полной отчетливостью встает в русском культурно-общественном сознании религиозный вопрос, всегда бывший достаточно насущным»
