Катька – пограничная собака - [26]

Дорога шла по Чарикарской долине, через Саланг. По пути колонну обстреливали, но всё обошлось…

Слухи разносятся быстро, — на заставе Уляшова встречали, радостно похлопывая по плечам, — живой… Санька и в самом деле, наверное, родился в рубашке: заночевали на обратном пути в Полихумри, что с афганского переводится, как «долина смерти», — ему досталось развести костер. Едва он отошел от набирающего силу огня за дровами, — рвануло так, что мало не показалось. Видимо, под костром оказался какой-то тайничок со снарядами…

Незадолго до вывода войск на заставу приехал очередной проверяющий, полковник, который не понравился почему-то одной из двух немецких овчарок. Она яростно лаяла на него, не давая слезть с бэтээра. Овчарки слушались только командира взвода Олега Пащенко, который ухаживал за ними и любил, как родных, — собаки, в отличие от остальных, жили не на улице, а в отведенном помещении в казарме. А Олег, как на грех, задержался на проверке постов… Сановитый начальник, недолго думая, очередью из автомата снёс овчарке нижнюю челюсть. Подоспевший старший лейтенант Пащенко, не совладав с собой при виде окровавленной любимицы, накинулся на полковника всей мощью своей спортивной натуры…

Проверка закончилась поспешным бегством прибывшего на БТРе, и только, видимо, суета и неразбериха, сопутствующая выходу из Афгана, помогла Пащенко избежать последствий этого неуставного поступка. Полковника, от греха подальше, быстро отправили в Союз.

С овчаркой Олег потом долго возился, пытаясь спасти и вылечить, но собака тихо угасала… Уже на кабульском аэродроме он, пряча слёзы, попросил ребят: избавьте её от мучений…

В конце января пришёл срочный приказ: передать заставу сидящим на Бибитанори церандоевцам, и выдвигаться в дивизию.

Заставу покидали в непонятно-растерянных чувствах… Впереди — конец войны и долгожданная встреча с родной землёй, для многих — это путь домой, где уже устали плакать ожидающие и переживающие матери. И в то же время — они оставляли место, ставшее им домом, кому-то на год, а кому-то и больше… Кусок жизни, когда каждый на виду, и ничего не скроешь, когда радости и горести пережиты вместе, когда четко знал, что рядом надёжное плечо друга, и ты не один. Ломался весь уклад жизни, когда каждый знал, что должен делать, выполняя привычную военную работу, даже постоянные ночные обстрелы стали неотъемлемой частью этого сложившегося быта. Все изученные до последнего камня тропинки, ставшие родными, окружающие горные вершины под шапками вечных снегов, возвышающиеся над проплывающими мимо кучно-белыми облаками, — всё это оставалось ЗДЕСЬ, а они уходили…

Всё остающееся имущество положено было передать по актам церандоевцам, бюрократы из штабов свернули немало крови своими требованиями строгого соблюдения инструкций.

Старшина Крапива умудрился в последние часы договориться с местными из кишлака, — продал им, или обменял на что-то, — двадцатифутовый контейнер, используемый под склад, — не бросать же…

Катька наблюдала за подготовкой колонны к выезду в Кабул, и понимала, что происходит что-то важное, чего не было в её собачьей жизни никогда…

*****

Он встретился взглядом с идущим по московскому перрону мужчиной, — и они узнали друг друга. Сергей прилетел из Владивостока раньше, были свои дела, а за машиной на авторынок они отправились вместе. Домой, в Попасную, ехали на купленном Мерседесе.

На украинской границе случился казус: таможенники, проверяющие их паспорта, у Сергея — российский, а у Александра — белорусский, где черным по белому было записано одинаковое место рождения: г. Попасная, Украина, — объявили, что белорусам проезд через границу на машине не разрешен.

— А как же тогда?..

— А тут, неподалёку, электричка ходит, — на ней можно.

Сергей отвёз брата на вокзал, а потом встретил по ту сторону границы…

По обе стороны дороги тянулись степи родной Украины, чередующиеся с невысокими холмами Донецкого кряжа, балками и долинами, характерными для рельефа юго-востока. Кланялся навстречу переливающийся волнами серебра и золота ковыль, алели маки, подсолнечник, на минутку оторвавшись от своего солнечного круговращения, — кивал желтой головой, и душа пела: Я ДОМА! А из поднебесья ей вторила песня жаворонка, кружащего над спрятанным в зарослях ковыля гнездом…

Если бы ликующее сердце знало, что будет с этим мирным пейзажем через пять лет, оно бы вздрогнуло и остановилось. Никто даже в страшном сне не мог увидеть, что эта земля будет изрыта воронками и покрыта свежими могилами, что будут гибнуть невинные дети и старики, и ужас этот придёт не от далёкого и неведомого агрессора, — вчерашние братья вдруг станут кровными врагами. Такого не могла представить даже самая изощренная фантазия…

В Артёмовске заехали на завод шампанских вин, в специализированном магазине набрали широко известной на мировом рынке продукции, — свидание с Родиной необходимо было отпраздновать!

Проезжая по улицам Попасной, Александру захотелось взглянуть на свой дом, где жил с родителями, — в Черёмушках, по улице XIX Партсъезда, 19. Напротив трёхэтажки был стадион, где постоянно кучковалась окрестная детвора, — в детстве он казался большим. Лес, куда ходили весной за подснежниками, — тоже казался тогда большим, он вспомнил, как они с пацанами заблудились в нём однажды, — тогда отец, единственный раз в жизни, отлупил его шлангом от стиральной машинки. Явившись поздно вечером, грязным и уставшим, с букетом подснежников, он увидел на балконе третьего этажа отца, переговаривающегося с соседом: «Придёт, — выпорю, как сидорову козу!» — и долго боялся заходить в подъезд…