Катилинарии. Пеплум. Топливо - [78]

Шрифт
Интервал

Профессор. А я другого мнения. И напомню, что главный здесь я.

Даниель. Ну-ну.

Профессор. А впрочем, сжечь книгу под названием «Жидкое тело» – в этом что-то есть. Сожгите ее сегодня вечером, голубчик. Видите, я иду навстречу пожеланиям масс.

Даниель. Ну уж нет! «Жидкое тело», конечно, не блестящий роман, но, сами знаете, не худший из тех, что у нас остались.

Профессор. Вы опять за свое, Даниель!

Даниель. Да, опять, и снова, и каждый день, пока мы не сожжем наконец эту муть.

Профессор. «Бал в обсерватории» – не муть. И еще раз напоминаю, что главный здесь я.

Даниель. Какой достойный аргумент.

Профессор. Это не аргумент. Это право сильного.

Даниель. Если на то пошло, рискну предположить, что вне стен университета я сильнее вас.

Профессор. Но стены университета с нами повсюду: это как религия.

Даниель. Даже когда храм разрушен?

Профессор. Вы преувеличиваете: факультетская библиотека в цокольном этаже еще цела. Можете ходить туда и перечитывать любимые книги, припадая к теплым трубам.

Даниель. Отлично! Сожжем «Бал в обсерватории». И вы тоже будете перечитывать его на факультете.

Профессор. Это невозможно. Разве я могу перечитывать эту книгу на людях, после того как столько лет ее хаял?

Даниель. Ага! А меня вы не стесняетесь?

Профессор. Нет. Ведь каждый ассистент считает своего научного руководителя болваном – это аксиома. Так что с вами мне вряд ли есть что терять.

Даниель. Вы меня поражаете! Мне казалось, что все наоборот: каждый профессор считает своего ассистента болваном.

Профессор. И это тоже правда. Закон исключенного третьего, как вам известно, неприменим к психологии. В этом вся прелесть отношений между профессором и ассистентом: взаимное презрение под маской пиетета.

Даниель. Все-таки объясните мне, как вы можете, вы, такой искушенный и циничный интеллектуал, благоговеть перед «Балом в обсерватории»?

Профессор. Дело в том, что я хоть и искушенный и циничный, но прежде всего интеллектуал, то есть человек, который ждет и жаждет, чтобы с ним спорили. И когда Блатек, писатель недюжинного ума, пытается убедить меня, что такая раздутая безделица, как первая юношеская любовь, заслуживает серьезного отношения, – меня это окрыляет, вот так!

Даниель. Ладно! Почему же в таком случае вы из года в год твердили вашим студентам, что этот роман донельзя мелкобуржуазен?

Профессор. Потому что и это правда. Но когда идет война, когда подыхаешь от голода и холода, когда люди вокруг тебя мрут как мухи, невольно начинаешь думать, что мелкобуржуазность – это не так уж и плохо.

Даниель. От вас ли я это слышу? Да, мы в самом деле проиграли войну.

Профессор. Вот только не надо снобизма! В конце концов, мелкобуржуазным было мое прочтение «Бала в обсерватории», а сам роман – отнюдь не таков. Это чудесная история первой любви.

Даниель. Не смешите меня! Представляю, как вы скажете студентам на лекции: «Ошибочка вышла, это не буржуазная книга, а чудесная история первой любви». Но этого не произойдет никогда, не так ли? Вы слишком боитесь уронить свое достоинство.

Профессор. И правильно делаю: преподавателю так трудно завоевать доверие студентов. А после подобного признания я потерял бы его раз и навсегда.

Даниель. Да. И потом, очень удобно поливать грязью книгу. Она ведь не может отомстить – этим книги выгодно отличаются от людей. С литературой можно все себе позволить. Вы мне омерзительны, профессор!

Профессор. Извольте, выступите сами с этим разоблачением, если ваша кристальная совесть вам велит! В самом деле, что вам мешает сказать студентам, что вы со мной не согласны, что, по-вашему, это великолепный роман?

Даниель. Что мне мешает? Правда, только и всего. Я не люблю эту книгу. Просто не люблю, и мне не нужно было для этого ваше мнение.

Профессор. Какие же у вас претензии к «Балу в обсерватории»?

Даниель. Глупейшая книжонка!

Профессор. Что же в этой книге глупого?

Даниель (устало вздохнув, садится). Всё.

Профессор. Нет, это слишком легко. Подробнее, пожалуйста. Я жду развернутой критики.

Даниель (пожимает плечами). Ну, не знаю… Вот, скажем, сцена первой встречи на конкурсе импровизации.

Профессор. Что вы имеете против этой сцены? Вряд ли она наивнее сцены вашей первой встречи с Мариной.

Даниель. Это запрещенный прием, профессор! Мы говорим об искусстве! Наша жизнь может не иметь художественной ценности, согласен. Тогда тем более ее должна иметь литература.

Профессор. Вас это очень устраивает, не так ли? Можно жить бездарно – литература все восполнит.

Даниель. Я живу уж точно не бездарнее вас.

Профессор. Откуда вам знать? Вы слепы, Даниель, не вам судить ни мою жизнь, ни эту сцену первой встречи. Случай сводит юношу и девушку на ринге – именно там происходит конкурс импровизации. Не забывайте, что прежде они никогда не виделись. Им по шестнадцать лет, они красивы, и первое чувство между ними зарождается, подумать только, на боксерском ринге. Ну не чудо ли?

Даниель (с улыбкой). Вы умиляете меня, профессор.

Профессор. Не будь вы лицемером, сказали бы то же самое.

Даниель. Смею вам напомнить, что из нас двоих лицемер – вы.

Профессор. Я хотя бы не лицемерю сам с собой. Это важнее. Ну же, будьте раз в жизни искренни! Замысел великолепен! Предлагаемая тема – борьба Иакова с ангелом. Но поскольку и Лариса, и Яромил воспитаны не в русле христианской культуры, им невдомек, что это такое. Поэтому приходится импровизировать вдвойне. Признайте, что это потрясающе!


Еще от автора Амели Нотомб
Косметика врага

Разговоры с незнакомцами добром не кончаются, тем более в романах Нотомб. Сидя в аэропорту в ожидании отложенного рейса, Ангюст вынужден терпеть болтовню докучливого голландца со странным именем Текстор Тексель. Заставить его замолчать можно только одним способом — говорить самому. И Ангюст попадается в эту западню. Оказавшись игрушкой в руках Текселя, он проходит все круги ада.Перевод с французского Игорь Попов и Наталья Попова.


Словарь имен собственных

«Словарь имен собственных» – один из самых необычных романов блистательной Амели Нотомб. Состязаясь в построении сюжета с великим мэтром театра абсурда Эженом Ионеско, Нотомб помещает и себя в пространство стилизованного кошмара, как бы призывая читателяне все сочиненное ею понимать буквально. Девочка, носящая редкое и труднопроизносимое имя – Плектруда, появляется на свет при весьма печальных обстоятельствах: ее девятнадцатилетняя мать за месяц до родов застрелила мужа и, родив ребенка в тюрьме, повесилась.


Гигиена убийцы

Знаменитый писатель, лауреат Нобелевской премии Претекстат Tax близок к смерти. Старого затворника и человеконенавистника осаждает толпа репортеров в надежде получить эксклюзивное интервью. Но лишь молодой журналистке Нине удается сделать это — а заодно выведать зловещий секрет Таха, спрятанный в его незаконченном романе…


Аэростаты. Первая кровь

Блистательная Амели Нотомб, бельгийская писательница с мировой известностью, выпускает каждый год по роману. В эту книгу вошли два последних – двадцать девятый и тридцатый по счету, оба отчасти автобиографические. «Аэростаты» – история брюссельской студентки по имени Анж. Взявшись давать уроки литературы выпускнику лицея, она попадает в странную, почти нереальную обстановку богатого особняка, где ее шестнадцатилетнего ученика держат фактически взаперти. Чтение великих книг сближает их. Оба с трудом пытаются найти свое место в современной жизни и чем-то напоминают старинные аэростаты, которыми увлекается влюбленный в свою учительницу подросток.


Ртуть

Любить так, чтобы ради любви пойти на преступление, – разве такого не может быть? А любить так, чтобы обречь на муки или даже лишить жизни любимого человека, лишь бы он больше никогда никому не принадлежал, – такое часто случается?Романы Амели Нотомб «Преступление» и «Ртуть» – блестящий опыт проникновения в тайные уголки человеческой души. Это истории преступлений, порожденных темными разрушительными страстями, истории великой любви, несущей смерть.


Тайны сердца. Загадка имени

В своих новых романах «Тайны сердца» и «Загадка имени» Нотомб рассказывает о любви, точнее, о загадочных тропах нелюбви, о том, как это откликается в судьбах детей, обделенных родительской привязанностью. «Тайны сердца» (во французском названии романа обыгрывается строка Мюссе «Ударь себя в сердце, таится там гений») – это жестокая сказка о судьбе прелестной девочки по имени Диана, еще в раннем детстве столкнувшейся с ревностью и завистью жестокой матери, которая с рождением первого ребенка решила, что ее жизнь кончена.


Рекомендуем почитать
Визави французского агента

«Визави французского агента» — яркий дебют начинающего романиста: необычный сюжет, подлинность используемых автором фактов и материалов, до сих пор неизвестных широкой публике. Подготовка тайных агентов во Франции с последующей работой в различных странах; мусульманские обычаи; верховая езда в СССР; пребывание советских специалистов в Монголии — всё это вместе с фантастическими, даже при трагических поворотах, линиями любви делает роман привлекательным для любой читательской аудитории.


Семь рек Рима

Старомодная история про приключения, путешествие, великолепные каникулы, конец жизни и океан. Словом — про настоящую любовь.


Запомни меня

Это могло случиться с каждым. Николас — главный герой, который пытается встать с колен после своей утраты. Жизнь преподносит ему шанс снова стать счастливым. Если бы не его лучший друг, он бы так и остался в одиночестве, отстранившись от белого света, гнить в своей затхлой квартирке.


Тайна круиза

Судьба двух братьев близнецов складывалась по-разному. Один завидовал другому и не был с ним честен. Часто менял женщин, не собираясь заводить семью, и мечтал начать своё дело. Но однажды безумно влюбился. Как развивался его роман и чем закончился, какая страшная тайна открылась ему, можно прочесть на страницах моего произведения. Тайны, интриги, неблаговидные поступки, страдания и переживания других, немаловажных героев романа, придают ему особый смысл и оттеняют жизнь главных героев. Приятного прочтения!


Мы родились сиротами

Место действия: закрытая школа для детей, выведенных искусственно из безымянных гамет в рамках научного проекта. Время: недалекое будущее. Не смолкают споры: могут ли ОНИ считаться полноценными людьми? Есть ли у них душа? Куда может привести прогресс? Между тем, эти дети ничем не отличаются от обычных детей. Они точно так же дружат, враждуют, влюбляются, мечтают, побеждают и проигрывают… Снова и снова открывают и утверждают свою человечность. Несмотря ни на что.


Убей меня нежно

В мире, где идет война между людьми и вампирами, никогда не протягивай руку помощи врагу. Эту нехитрую истину не посчастливилось проверить на себе человеческой девушке, спасшей умирающего вампира. Но едва ли наивная принцесса могла представить тогда, какую цену ей придется заплатить за этот поступок. И насколько безжалостной окажется благодарность врага…


Да будет праздник

Знаменитый писатель, давно ставший светским львом и переставший писать, сатанист-подкаблучник, работающий на мебельной фабрике, напористый нувориш, скакнувший от темных делишек к высшей власти, поп-певица – ревностная католичка, болгарский шеф-повар – гипнотизер и даже советские спортсмены, в прямом смысле слова ушедшие в подполье. Что может объединить этих разнородных персонажей? Только неуемная и язвительная фантазия Амманити – одного из лучших современных писателей Европы. И, конечно, Италия эпохи Берлускони, в которой действительность порой обгоняет самую злую сатиру.


Пурпурные реки

Маленький университетский городок в Альпах охвачен ужасом: чудовищные преступления следуют одно за одним. Полиция находит изуродованные трупы то в расселине скалы, то в толще ледника, то под крышей дома. Сыщик Ньеман решает во что бы то ни стало прекратить это изуверство, но, преследуя преступника, он обнаруживает все новые жертвы…


Мир глазами Гарпа

«Мир глазами Гарпа» — лучший роман Джона Ирвинга, удостоенный национальной премии. Главный его герой — талантливый писатель, произведения которого, реалистичные и абсурдные, вплетены в ткань романа, что делает повествование ярким и увлекательным. Сам автор точнее всего определил отношение будущих читателей к книге: «Она, возможно, вызовет порой улыбку даже у самого мрачного типа, однако разобьет немало чересчур нежных сердец».


Любовь живет три года

Любовь живет три года – это закон природы. Так считает Марк Марронье, знакомый читателям по романам «99 франков» и «Каникулы в коме». Но причина его развода с женой никак не связана с законами природы, просто новая любовь захватывает его целиком, не оставляя места ничему другому. Однако Марк верит в свою теорию и поэтому с затаенным страхом ждет приближения роковой даты.