Категория трудности - [46]

— Как ты здесь оказался?

— Приехал полазить на скалах.

— Ради этого пересек океан?

— Почему бы и нет? Здесь они интересней.

— Ты не находишь, что изменил самому себе?

— В каком смысле?

— Как же, лютый враг скалолазания едет из Старого Света в Новый, чтобы пошататься по скалам.

— Не хитри, Володя. Ты же знаешь: я не враг скалолазання. Я только против того, чтобы его превращали в спорт. Я с удовольствием лазаю, но не хочу регламента — условий, ограничений, правил. Не хочу соревнований, сравнений, соперничества. Я желаю одолевать стены, не ограничивая себя ни временем, ни навязанным мне строгим маршрутом, не заботясь о том, хорошо ли выгляжу снизу.

— Чепуха. Самообман. Свой результат ты все равно сравниваешь с результатами знакомых или незнакомых, но знаменитых альпинистов. Радуешься, когда он выше. Наоборот: тебя берет за живое, если чувствуешь, что уступил. И обязательно вступишь с ними в соревнование, только неофициальное, неорганизованное. Никакое не лазание по скалам, а именно «скалолазание» — же спорт. Вы бежите от него как черт от ладана и надуваете самих себя. Я, кстати, никак не ожидал такого ожесточенного неприятия нашего предложения.

— Ты имеешь в виду вашу пропаганду соревнований по скалолазанию?

— «Пропаганду»! Ладно, пусть будет пропаганда. Может, из-за этого слова у вас такая непримиримость? Английский совет альпинизма предупредил, что он выйдет из УИАА (Международный союз альпинистских ассоциаций. — Ред.), если этот орган одобрит скалолазание как спорт. Австрийский Альпинистский клуб заявил: мы, мол, не хотим заниматься спортом такого рода. Примерно то же сказали американцы — они-де не желают развивать или поддерживать скалолазание или какую-либо другую форму соревнований по альпинизму. А между тем еще в 64-м году, помнится, в Италии, на Гран-Капуцине, на очень сложном маршруте нас обогнала двойка французов. Шпарили в невиданном темпе и почти без страховки. А как же иначе? Им нужен рекорд скорости! О чем говорить... Хотел бы посмотреть на альпиниста, который не мечтает о рекордах — в том или ином выражении. Рекорд вообще у вас, на Западе, — фетиш. А рекорд и соревнования — понятия, как известно, неразделимые. Словом, не вижу логики в вашем упорном нежелании признать скалолазание спортом.

— Повторяю, мы не хотим организованного альпинизма.

— То есть как?! Можно подумать, что у вас он неорганизован! А значок, без которого не выйдешь на скалы в Шавангуке?! — Джон понял меня: я намекал на плату за «пользование горами». — А контора по найму гидов? А спасслужба? А двухдневная школа, которая за 75 долларов обещает в два дня сделать альпинистом кого угодно, даже тюленя — были бы доллары?! Наконец, сам ААК — это ли не организация?! Я говорю о Штатах, но и в Англии, и в любой другой западной стране примерно то же.

— Ты неправильно понял. Я имею в виду сверхорганизованный альпинизм, где восходитель ни шагу ни сделает без разрешений, проверок, ограничений, без строгого надзора, где широта его прав зависит от его квалификации... Мы хотим сохранить положение, которое любому человеку дает право ходить в горах, когда ему хочется, где ему хочется, сколько ему хочется и с кем ему хочется.

— Это ваше положение называется правом на самоубийство! Свобода безумцам, психопатам. Мне непонятно, как может общество, которое считает себя гуманным, так легковесно относиться к человеческой жизни?!

— Человек волен распоряжаться собой, как ему вздумается. Хочет повеситься — пусть вешается. Это его право, его личное дело. Общество не должно лишать его такой свободы.

— Самоубийство — результат аномального поведения личности. У нас больных лечат, а не дают им «свободно» умирать. Если б я увидел тебя с петлей на шее, то вытащил бы насильно.

— У тебя бы сил не хватило. Я сильней! — засмеялся Джо.

— Хватило! Потому что мое желание спасти сильнее, чем твое — умереть.

— Но альпинисты не безумцы, не самоубийцы. Напротив, они идут в горы от потребности полнее ощутить жизнь. Они идут сюда, чтобы подышать вольным воздухом, хоть немного отдохнуть от жестоких ограничений жизни. А вы и здесь хватаете за глотку, регламентируете каждый вздох.

— Ты не хуже меня знаешь, что горы — это огонь, что с огнем надо уметь обращаться. И что к нему ни в коем случае нельзя подпускать маленьких детей. Разве можно человека, который прошел двухдневное обучение в вашей сверхскоростной школе, пускать, скажем, на Мак-Кинли, на Эль-Капитан или на нашу Ушбу?! Ведь он рвется туда потому, что в нем сочетается желание мальчишки, возмечтавшего стать героем, с младенческим непониманием, с чем он имеет дело. Точно с таким же непониманием младенец сует палец в огонь. Извини, но позволять такое, по-моему, не только безнравственно, но и преступно.

— И тем не менее ваша восходительская система мне не по вкусу. Она мешает свободному самоутверждению. Она препятствует быстрому развитию таланта — он у вас вынужден проходить все ступени альпинистской иерархии, хотя мог бы перескакивать через две на третью. Ваш порядок порождает бюрократизм и бюрократов. Это не только мое мнение. Альпинисты, побывавшие у вас в горах, не раз говорили об этом в газетных отчетах. Они видели, сколько бумажек — всяческих разрешений и справок — должен собрать альпинист, чтобы отправиться на маршрут. Сколько сезонов — стало быть, лет — нужно провести в горах, чтобы получить право на более или менее серьезное восхождение. Жесткая система.