Категории русской средневековой культуры - [51]
Магнус воспрял: в своей грамоте от 23 августа 1570 г. он объявлял, что царь «изволил пожаловать нас наследственно Ливонией; и то утверждено было грамотой, скрепленной золотой государственной печатью». Земельные владения Магнуса сначала ограничивались герцогствами Шлезвигским и Голштинским. Но его брат, датский король Фридрих II, не желая дробить королевство, обменял эти наследственные владения на купленные ливонские епископии — Эзельскую и Пильтенскую. Сразу же после подписания договора с царем аппетиты Магнуса возросли, и теперь в титул новоиспеченного короля вошли ласкающие слух слова «Божией милостью король Лифляндский, государь Эстонской и Латышской земли, наследник Норвежский, герцог Шлезвиг-Голштинский, Стармарнский, граф Ольденбургский и Дельменгартский».
Условия «голдовничества» Магнуса внешне не выглядели унизительными. Напротив, царь подтверждал, что Ливония будет передаваться наследникам Магнуса[233]. Любопытно, как сам Иван Грозный объяснял эту сделку датскому королю в письме от 26 сентября 1570 г.: «Ваш брат был у нас и просил нас уступить ему нашу прародительскую землю Лифляндию с городами Ревелем, Ригою и другими, которые еще во власти Швеции и Польши. Мы Божией милостью царь и великий князь почтили вашего брата и сделали его королем Лифляндии, короновали его и обязали верно нам служить. Магнус поклялся нам в верности и подтвердил свою клятву крестным целованием; он обязался верно служить нам и детям нашим и детем детей наших против всех наших врагов; он поклялся, что будет иметь с нами одних друзей и недругов, за что мы и почтили его и даровали в наследственное владение Лифляндию... По смерти Магнуса правителем Ливонии назначается один из датских принцов, который должен клятвенно присягнуть на верную службу нам и нашему потомству»[234]. Эти условия признал и Магнус, который при осаде Ревеля, обратившись к жителям города, писал им 23 сентября 1570 г.: «Вы в ваших письмах... нас не только оскорбляли и позорили, а за то, что приняли сторону державного царя и великого князя и признали его нашим сюзереном, стали называть нас нехристианами».
Согласно завещанию царя, Магнус получал в свои руки город Полчев с «волостми и селы» в Лифляндской земле, а также царь «дал» королю заем в 15 тысяч рублей — «а в тех денгах король Арцымагнус заложил у меня в Ливонской земле городы Володимерец, город Ворну, город Прекат, город Смилтен, город Буртники, город Роин и со всеми уезды».
Когда и при каких обстоятельствах возник этот текст в главном документе Русского государства? Упомянутые в завещании города до похода царя в польскую Ливонию в 1577 г. принадлежали Речи Посполитой...
10 февраля 1577 г. было решено начать поход против польской Ливонии. 8 июня Иван Грозный выехал в Новгород, а 22 июня был уже в Пскове. Сюда прибыл и Магнус, которым царь был недоволен за его «шатость» (ходили слухи о связях Магнуса с администратором польской Ливонии Ходкевичем). Магнус сумел оправдаться, и по заключенному с царем договору «король» получал в Ливонии территории к востоку от реки Аа[235].
Это был новый план создания Ливонского королевства, уже не столь грандиозный, как прежде.
Время для наступления царь выбрал удобное. Баторий был занят осадой Гданьска и не мог выделить Ходкевичу значительную помощь. Польско-ливонское войско насчитывало всего около 4 тыс. человек, царь же шел с тридцатитысячной армией[236]. В июле были взяты города Мариенгаузен, Люцин, Режица, а 9 августа — Динабург (Невгин). Магнус легко подчинил себе Крицборг, Кокенгаузен, Ашераде, Лемборг, Шваненборг[237]. Во время кампании Магнус распространял воззвания, в которых призывал население не сопротивляться. Находясь около Кокенгаузена, Грозный узнал, что Кесь (Венден) открыла городские ворота Магнусу, отдавшись под его покровительство. Герцог поспешил известить царя о том, какие города ему сдались[238]. Иван Грозный был взбешен, ибо Магнус, как считал царь, нарушил договоренность, предъявляя права на те города, которые находились вне пределов нового Ливонского королевства[239]. Сохранился гневный ответ Грозного Магнусу. Царь с едким сарказмом писал: «Как еси у нас был во Пскове, и мы тобе тех городов не посгупывались, одну есмя тебе поволили доставати Кесь да те городки, которые на той стороне Гови реки, и ты в те городки вступился неподельно... А будет тебе неначем на Кеси и не тех городкех, которые за Говею, и ты поди в свою землю Езель да и в Датцкую землю за море, а нам тобя имати нечево для, да и в Казань тобя нам ссылати; то лутчи только поедешь за море»[240]. Царь так ехидно писал, потому что знал — Магнусу некуда идти! Изгнать в «Датцкую землю» — значит послать в никуда, что хуже всякой ссылки, даже если она казанская.
