Категории русской средневековой культуры - [5]

Но сами современники хорошо знали, что отрублена была именно левая рука, а не правая: на древнерусских миниатюрах, иллюстрирующих рассказ о финале трагедии, женщина, стоящая подле поверженного князя, держит его отрубленную левую руку, а не правую. Ключ к разгадке — в самой «ошибке». «Для средневекового человека, — пишет И.Н. Данилевский, — хотя бы мало-мальски образованного, окружающий мир представлялся насыщенным символами, раскрывающими сущность явлений. Эти символы воплощались в любом произведении рук человеческих — от простейших орнаментальных мотивов до сложнейших литературных образов, допускавших (и предполагавших) десятки толкований. Фундаментом подобных построений и толкований для творца-христианина было прежде всего Священное Писание. В Евангелии от Матфея сказано: «И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя» (Матф. 5.30). Каким же образом правая рука могла «соблазнять» Андрея? Ответ... можно найти в Апокалипсисе. Людям, поклоняющимся Антихристу, «положено будет начертание на правую руку» (Откр. 13.16) с именем «зверя» или числом имени его. При этом описание самого зверя, увиденного Иоанном Богословом, весьма примечательно. Он обладает великой властью, его голова «как бы смертельно была ранена; но эта смертельная рана исцелела», его уста говорят «гордо и богохульно», «и дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем» (Откр. 13.3-7). Он «имеет рану от меча и жив». Завершается описание «зверя» сентенцией. «Кто мечем убивает, тому самому надлежит быть убиту мечем» (Откр. 13 10). Не правда ли, так и хочется характеристики эти «приложить» к Андрею Боголюбскому? Надо только признать его если не самим Антихристом, то, во всяком случае, слугой Антихриста. Тогда, кстати, стало бы понятным, почему летописец считал, что Андрей «кровью мучинеческою омывся прегрешении своих», то есть мученический конец как бы искупил грехи князя. Такое предположение кажется еще более основательным, когда вспоминаешь, что мотив отрубленной правой руки присутствует еще в одном эпизоде, связанном с Андреем Боголюбским. Один из ближайших его сподвижников, суздальский епископ Феодор, по не вполне понятной причине вступил в конфликт с Андреем. Дело дошло до того, что епископ отлучил Владимир от церкви и запер все городские храмы. В ответ на это Андрей обвинил Феодора в ереси и в мае 1169 г. отправил епископа на суд киевского митрополита. Феодор был признан виновным в отступничестве от церкви и осужден на смерть. На Песьем острове «его осекоша и язык урезаша, яко злодею еретику и руку правую отсекоша и очи ему выняша»[31]. Подобное символическое отношение к правой руке фиксируется и более поздним источником: протопоп Аввакум искренне, необыкновенно открыто поведал в своем «Житии» о собственной греховности, показав глубочайшее смирение и способность к покаянию. В этой демонстрации правая рука — символ всего, что он чувствовал: «Егда еще был в попех, прииде ко мне исповедатися девица, многими грехми обремененна, блудному делу и малакии всякой повинна; нача мне, плакавшеся, подробну возвещати во церкви, пред Евангелием стоя. Аз же, треокаянный врач, сам разболелся, внутрь жгом огнем блудным, и горько мне бысть в той час: зажег три свещи и прилепил к налою, и возложил руку правую на пламя, и держал, дондеже во мне не угасло злое разжение, и, отпустя девицу, сложа ризы, помоляся, пошел в дом свой зело скорбен»[32].

Итак, комментарий «ошибки» может вывести нас на другой уровень понимания текста средневекового произведения и его автора, а значит и самой истории.

Как нам думается, теоретическую основу для подобных размышлений дает феноменология. Исследователь этого направления, Ф. Херрманн, подчеркивает, что феноменология не является философской дисциплиной наряду с онтологией, теорией познания или этикой, ибо она «как метод, не имеет собственной тематической области наряду с предметными областями онтологии, теории познания или этики. Каждая из этих дисциплин могла бы охарактеризовать себя в качестве феноменологии, а именно в том случае, если бы она вознамерилась в методическом отношении понимать себя феноменологически»[33]. Относимо это и к исторической науке, если в ней возникает потребность видеть прошлое через призму феноменологии. Сам Э. Гуссерль во введении ко второму тому «Логических исследований» определял свободу феноменологического метода от точек зрения и направлений как принцип беспредпосылочности[34], что безусловно затем поддержал М. Хайдеггер. Каковы же теоретические перспективы этого познавательного пути в контексте поставленной проблемы, что есть объект и предмет истории?

Хайдеггер переводил греческое значение слова феномен через само-по-себе-себя-кажушее[35]. «Феноменологически», считал он, можно определить «все то, что принадлежит к способу выявления и экспликации и что составляет требуемую в этом исследовании концептуальность». Феномен в феноменологическом смысле «есть всегда только то, что составляет бытие, бытие же всегда есть бытие сущего...». Если в предметно-содержательном плане феноменология есть наука о бытии сущего, то с методической стороны, со стороны феноменологической дескрипции, она «есть толкование» и имеет характер герменевтики, «через которую бытийная понятливость, принадлежащая к самому присутствию, извещается о собственном смысле бытия и