Вот врывается в последнюю, пока еще их комнату проклятый Неоптолем, весь с головы до ног забрызганный кровью.
Опять и опять замахивается топором воинственный злодей, опять и опять падает замертво несчастный старец, ее отец.
Вот беззвучно летит в пропасть выброшенный из окна младенец, сын брата Гектора, погибшего защитника Илиона.
“Оставьте коня! Не трогайте проклятую игрушку! Это смерть! Коварные эллины обманывают вас!”
Но разве слушали ее, разве хоть один раз в жизни, хоть один человек на свете, хоть кто-нибудь, когда-нибудь разве послушал ее? Поверил ей?
Послушал ее Парис, когда просила, заламывала руки, плакала, валялась в ногах у него сестра, умоляла не ходить в Элладу, не тревожить царя Менелая, забыть о прекрасной Елене?
Или в тот солнечный день, когда вопила она, кричала, заходилась от горя страшных предчувствий, — а Парис и Елена, влюбленные, гордые, торжествующие, шли с корабля во дворец под радостные приветствия толпы?
“Прекраснейшую женщину мира в прекраснейший его город!”.
“Пусть знают греки могущество троянцев: сегодня мы овладели спартанской царицей, завтра овладеем миром!”
“К длинному носу Менелая подходят рога, которые наш Парис вырастил у него на лбу!”
И так далее… Ах, сколько упражнений в красноречии и остроумии, сколько надежд…
Где теперь Парис? Покинутая им нимфа Энона дождалась, наконец, возвращения своего возлюбленного… получила его мертвое тело.
Когда просила царевна Елену вмешаться, оставить Париса, успокоить Менелая, сделать хоть что-нибудь, пожертвовать хоть чем-то для людей, которые любили, обожали, боготворили ее? Даже взглядом не удостоила Кассандру прекраснейшая женщина мира.
Накануне ужасной ночи, когда конь уже находился в стенах обреченного города, а грекам до победы оставалось только дождаться наступления темноты, троянская царевна побежала в храм Аполлона.
Кассандра никогда не знала, ни откуда появлялся Аполлон, ни куда исчезал. Для того чтобы вызвать его, она должна была приложить руку к губам статуи. В ответ на поцелуй мраморного Бога происходило следующее.
В первом случае, и так выходило чаще всего, статуя Бога плавно отъезжала вправо. Затем внешняя стена за статуей гармошкой отодвигалась влево. В результате открывалось огромное зеркало. Изнутри оно вспыхивало странным неестественным огнем, при этом оставаясь холодным.
Кассандра знала, что огонь, освещавший зеркало, не греет, потому что однажды подскочила и украдкой потрогала. Почти неуловимое движение, которое скорее всего осталось бы незаметным для человека, у Бога вызвало гомерический хохот.
Аполлон появлялся тотчас же после вспышки. Всегда по ту сторону зеркала. Бога можно было видеть, слышать, но нельзя было потрогать, нельзя было почувствовать его запах или тепло. Будто не живое существо находилось перед царевной, а лишь оживало его изображение.
А иногда, правда, это получалось гораздо реже, Аполлон слетал к ней с неба на своей золотой колеснице. Тогда с нечеловеческим стоном должен был раздвинуться купол храма, чтобы пропустить его.
В этот последний раз Кассандре не пришлось вызывать Аполлона: он сам уже поджидал ее. Посреди храма, прямо под настежь раскрытым куполом, стояла золотая колесница Бога. Покровитель поэтов и оракулов нетерпеливыми шагами измерял расстояния между разными предметами в храме.
Когда вошла Кассандра, Аполлон подбежал к ней, словно был простой смертный, взял ее руки в свои, выдохнул очень по-человечески: — Ну, наконец-то.
Вещунья удивилась: подобного жеста она никак не могла предугадать, Бог обыкновенно был суров.
— Ты ждал меня?
— Кого же мне еще ждать?
— Пощади, Аполлон! — начала Кассандра заготовленную молитву, — неужели ничего невозможно исправить? Прости меня, ведь я только слабая девушка.
— Ты гораздо сильнее, чем думаешь, царевна, — Аполлон отстранился, сообразив, о чем она пришла просить его…
А он-то надеялся! Впрочем, на что ему было надеяться? На ее благодарность? Или на беспомощность?
— Пощади Трою, Аполлон… Защити мой город, спаси его жителей!
— Я сделал все, что мог, для твоего города.
Бог с досадой отвернулся. Он угадал правильно: девушка просила не за себя, всего лишь за свой город.
— Что же касается жителей… Скажи, Кассандра, почему ты просишь за троянцев?
— Почему я прошу… Я не понимаю тебя, Аполлон.
— Тебе жаль их? Страшно за них?
Царевна молчала, пытаясь угадать, к чему он клонит.
— Но разве не покоряли твои соплеменники других народов? Не сжигали чужих городов? Не брали рабов в плен? Не уводили в неволю чужих жен и дочерей? Сегодня подошла очередь их самих, только и всего…
— Но ведь ты же защищал Илион все это время…
Аполлон глубоко вздохнул, повернул голову к ней и стал пытливо, с надеждой всматриваться ей в лицо: — Я защищал не Трою, дорогая. Я защищал тебя. Я желал избавить тебя от того, что ждет царевну побежденного города… Мы проиграли. Да и невозможно изменить предопределенное: сегодня пришла очередь Трои… приходится соблюдать правила… Раз уж люди сочинили эти игры с основным правилом: сегодня один народ, завтра — другой…
— Скажи уж проще: Зевс желал нашей гибели, а ты не можешь пойти против Зевса! — запальчиво возражала Кассандра.
