— Я слышала, что если раз в году они не пройдут обязательную профилактику, то возникает вероятность, причем большая вероятность, раннего или позднего перехода в свое низшее…
Касс замялась, стараясь не глядеть на кентавра. Она мысленно пыталась построить фразу без обиды для него… Все, что вертелось в голове, высказывать Горну ей казалось по меньшей мере неуместным. Но Рамтей терпеливо ждал, и она решилась.
— Например, Рахел, если я правильно понимаю, может превратиться в гигантского… — Касс содрогнулась и упавшим голосом закончила: — Паука?
— Зато будет свободна, — отрезал Рамтей.
— Лучше умереть, чем такая жизнь, — подтвердил Горн.
— Умирать никому не хочется, — возразила Касс. — Кстати, я слышала, Эрмс сегодня ездит по Посейдонису, предлагает всем Асклепиево бессмертие.
— Да, он был у меня… — улыбнулся Рамтей. — И я приобрел. С сегодняшнего утра я бессмертен, — он поклонился и усмехнулся: — Если верить, конечно, Асклепию и Эрмсу…
Касс молча уставилась на него: в его внешнем облике вроде бы ничего не изменилось.
— Я вижу, Прекрасную Деву это удивляет, — протянул Рамтей.
— Если признаться честно…
— Что же именно удивляет тебя? — перебил Рамтей.
— Не знаю, — ответила Касс. — Мне казалось, ты хочешь уйти…
— Уйти — это для слабосильных! — гордо сказал атлет. — Нет, я не уйду. Ему, — он грозно и с ненавистью вскинул подбородок к ковру: — Ему так легко от меня не избавиться… Прежде всего, я заставлю его заплатить за все свои удовольствия…
Облик Рамтея вдруг переменился: обычная бесстрастность его испарилась, глаза горели, гигант тяжело дышал.
— Разве в наслаждениях смысл жизни? — тихонько подыграл кентавр.
— Лон говорит, что смысл жизни в красоте, — прошептала Касс.
— Нет, — уверенно сказан Горн. — Смысл жизни в страданиях. Только страданием можно постичь… — Кентавр покивал головой, как будто поддакивая сам себе и закончил: — Только страданием можно искупить…
— Передай своему Лону, пусть стишки пишет, — презрительно бросил Рамтей. Что кентавр что-то там пробормотал, он, казалось, и не заметил.
— Тогда в чем? — настаивала она.
— В борьбе, — отрывисто бросил Рамтей.
Он приподнялся, взял с подноса и стал раскуривать трубку. По комнате поплыл сладковатый запах трубочного табака.
— Мир устроен так, — с наслаждением затягиваясь, тихо сказал Рамтей, — что в его основе лежит справедливость. Справедливость распределения сил стягивает между собой атомы, вращает планеты, гонит куда-то галактики… Справедливость поддерживает огонь жизни. Справедливость царит над зверями в лесу, заставляет их подчиняться определенному порядку…
Рамтей опять затянулся и продолжал: — И только в отношениях между людьми справедливость чаще всего беспомощна, бесполезна.
Касс взглянула на Горна: тот сидел, пригорюнившись.
— Почему-то ситуация всегда складывается в пользу того, кто меньше всего этой пользы заслуживает. Ничтожества властвуют над гениями… Бездари над талантами… Чем ничтожней человек, тем знатнее слывет… Чем бессовестней человек, тем большим богатством обладает… Чем меньше достоин славы, тем более знаменит…
Рамтей передохнул, подумал, затем твердо посмотрел перед собой и подытожил: — Смысл жизни в борьбе. Только когда справедливость станет основой отношений между людьми, необходимость борьбы отпадет, тогда, возможно, будет другой смысл…
Рамтей взглянул на Касс, словно ища в ней поддержки: — Возможно, это и будет любовь.
Возможно. А пока… Пока что на всей Гее я единственный, — тихо и медленно сказал Рамтей, длинно растягивая последнее слово: — Е-дин-ствен-ный, кто поможет слабому.
Он вздохнул: — До тех пор, пока у меня есть возможность спасти от истязаний хотя бы одну такую Рахел, я не могу позволить себе уйти, оставить несчастных один на один с братцем Зевом… и гвардией Баала… Я хочу справедливости для всех: и для тебя, и для него, — Рамтей кивнул на притихшего кентавра, — и для гнома… — Рамтей кивнул куда-то в сторону. — Пусть хоть самого ничтожного… Но я когда-то спас его и в награду получил верного друга…
— И я добьюсь справедливости… — внушительно сказал он: — Хоть это изнурительная, долгая и тяжелая работа… Мне только нужно время…
Он вздохнул и блаженно протянул: — Бессмертие! Теперь мне спешить некуда: раньше ли, позднее — но справедливости… — в глазах Рамтея засверкали молнии, аскет воодушевился. Где-то в будущем он уже видел свой триумф: — Я имею в виду, той самой высшей справедливости, которая только может быть в отношениях людей, я добьюсь.
Касс неосознанно чувствовала во всей его речи неуловимый подвох, но не могла найти возражений, да и не знала, имело ли смысл возражать.
Пока она думала, а Рамтей с Горном молча курили, на одной из стен вспыхнул экран виза с изображением Зева.
— Я желаю говорить с тобой, брат, — требовательно и монотонно повторял Зев. — Прошу тебя ответить. Прошу тебя ответить.
Рамтей кивнул Горну, тот быстро поднялся, в свою очередь кивнув Касс на прощанье. Убедившись, что кентавр исчез из виду, Рамтей включил виз на связь.
Зев, не веря своим глазам, уставился на Касс. На дне его глаз тяжелыми искрами вспыхивал накопленный за последние дни гнев.
