Катарсис - [6]

Дан решил в эти игрушки не играться – патриотизм он понимал по-своему, не так, как большинство, ему казалось – понимал правильно, памятуя ставшее расхожим, но от этого не менее точным высказывание одного заокеанского социалиста: “Я из тех, кто хочет выстирать флаг, вместо того чтобы сжечь его”. А еще он часто повторял про себя фразу великого, не оцененного на родине писателя, совершившего историческое путешествие из столицы в Гребешки: “Что же, и я Славишию люблю. Она занимает шестую часть моей души”.

– Слушай, есть новость. Сногсшибательная, – приятель заговорщически подмигнул и приблизил лицо. Пахнуло несвежим запахом изо рта. – Затевается необычный эксперимент, медико-психологический, или как его там черта назвать. Все пока в тайне. Ищут добровольцев, согласных испытать новое средство на предмет освобождения от якобы пропитавшей нас всех лжи. Ни больше ни меньше! Представляешь?! И неплохие деньги сулят. Кому-то наверху неймется вставить свои пять копеек в процесс высвобождения от вериг прошлого… Ерничаю, но смысл таков. Умникам кажется: главная наша беда, что все давно живем по лжи, не отличаем от правды, погрязли в дерьме, забыли, что есть святое понятие. И живем все хуже, беднее, бесперспективнее, со всем миром в ссоре, никаких надежд, бабы рожать не хотят… Короче, умники пропаганду намерены изменить, вектор перенаправить. Если заинтересует, позвони, дам координаты организаторов, попробуй, заодно заработаешь…

С этого и началось.

Приятель вывел на устроителей, куратором их считался замруководителя администрации президента, сын века, из поколения Z, родившийся в самом начале двухтысячных и прослывший вольтерьянцем. Для него и немногих исповедующих свежие идеи коллег настало подходящее время, они из кожи вон лезли, дабы не упустить свой шанс. Возможно, именно в шалой голове вольтерьянца и зародилась мысль использовать на практике разработанные в потаенных кабинетах сверхсекретного Института пилюли правды.

Дан заполнил анкету, похожую на существовавшие в приснопамятные годы, когда его не было и в помине, но о которых был наслышан, вопросы заковыристые, он с ними справился, придраться вроде не к чему: литератор, автор полутора десятков книг, документальных и художественных, работал в известных изданиях, их, правда, закрыли как неблагонадежные, однако он там не был на первых ролях, никого из властей предержащих особо не раздражал. На зомбоящике не служил, это, бесспорно, минус, хотя для участия в эксперименте значения не имеет – он тоже врал в своих писаниях, прикрывался ложью, прекрасно понимая пагубность сего, так делали почти все, за исключением десятка-двух ярых диссидентов, однако по сравнению с выдумками на федеральных каналах его ложь выглядела мизерной, ничтожной, как жалкий, то и дело иссыхающих мутный ручеек в сравнении с водопадом нечистот, обрушивающихся на головы зомбозрителей. К тому же в правду верят только мошенники, потому что верить можно в то, чего не понимаешь, – вычитал у знаменитого историка Славишии.

Он успешно прошел собеседование, интервью, как его называли на западный лад. Беспокоило, не зададут ли коварный вопрос относительно того самого антиутопического романа – Дан подробно описал жизнь Славишии во главе с Властелином №2, на чью Резиденцию жаждал взглянуть издали хоть одним глазком, предположил, что произойдет со страной после ухода Властелина, многое нафантазировал, что-то угадал, что-то реальная жизнь опровергнула, роман никто не взялся издать, поскольку затея справедливо казалась стремной и небезопасной. Дан втихаря разместил текст в интернете и рискнул выпустить за свои средства малым тиражом в Заокеании, на русском и английском. Деньгами ссудила дочь. Знали о существовании романа немногие, бума он не произвел, рецензий почти не было, хотя откликнувшиеся хвалили взахлеб: язык замечательный, присутствует, по Набокову, возвышенная стыдливость слова (только он и мог так выразиться), образ Властелина поразительно точный…; кое-где в Сети гуляла молва – автор осмелился… замахнулся… как бы без головы не остаться… Дан считал роман лучшим из всего им написанного, своего рода компенсацией за фальшивую заказную соавторскую книжку о победоносной войне с соседями, и читавшие с ним соглашались.

Проводил беседу товарищ оттуда, интересовался ответами на анкетные вопросы, ничего иного не касался, не дотошничал, не докучал, не спрашивал про дочь-эмигрантку, лишь по одному-единственному поводу попытался залезть в душу – почему известный литератор (польстил!) все-таки решил участвовать в эксперименте. Дан не стал размазывать сопли: “Мой долг как гражданина – помочь реализовать смелый проект по улучшению жизни общества, избавлению от мешающих развитию фальши и химер…” Проводивший беседу понимающе ухмыльнулся – демагогический ответ его вполне устроил. Он же особо предупредил о неразглашении – это, впрочем, и так было понятно.

Бесспорно, меркантильный интерес, на который намекал приятель, не стал решающим в желании поучаствовать. Конечно, доллары не помешают, тем более, один бакс стоит почти сотню рублей, но суть не в деньгах – Дан сводил концы с концами, не надеясь на литературный заработок, вполне мизерный. Давно разведенный, без претензий со стороны бывшей второй половины, переводчицы, бросившей его, страстно влюбившись в итальянского деловара и отбыв с ним в Сицилию, он, больше не женившись, поднял с помощью родителей на ноги двенадцатилетнюю дочь. Бывшая жена пыталась ее забрать – он проявил упорство, включил все связи и разрушил планы беглянки. Обитала дочь после замужества в Эстии и вместе с мужем, как все аборигены, неразговорчивым и себе на уме, растила двоих мальчишек, внуков Дана. Виделись они два раза в год, летом и зимой, притом ездил к ним Дан, поскольку дочь и ее семейство терпеть не могли Славишию.