Катарсис - [5]

Странно, он не мог определить характер и наклонности незнакомки под кодовым именем Юл – ее походка ничего не выражала, вероятно, потому, что шла она медленно в снующей толпе. Шаги ее ни на что не намекали.

Дан не подошел к ней, не завел ни к чему не обязывающий разговор, хотя повод напрашивался сам собой – они были в одной, помеченной красным цветом группе и сам бог велел познакомиться. Так иногда с ним происходило и раньше: вдруг мозг выключался, речь парализовывалась, он не мог произнести ни одного внятного слова, словом, наступал ступор, возникавший при виде женщины, к которой он испытывал внезапную тягу, и требовались немалые усилия выйти из оцепенело-сумеречного состояния.

3

После обеда он побродил с полчаса по аллеям возле пансионата, понежился на проступившем сквозь облака солнышке и отправился в номер. Разложил диван, улегся, не раздеваясь, и смежил веки. В последний год он почти регулярно позволял себе часок-другой отдаться объятиям Морфея, как характеризовал дневной отдых. Старик Болконский прав: дообеденный сон – серебряный, послеобеденный – золотой. Дан предпочитал золотой.

Сейчас сон не шел, в мозгу, как на экране, прокручивались не связанные между собой, хаотичные видения и картины, причудливо вились, мельтешили, словно назойливая мошкара, изредка возникала брюнетка Юл и мигом исчезала, и незаметно, исподволь экран переносил в события совсем недавние, обусловившие нынешнее пребывание Дана среди таких же, как он, добровольных участников по меньшей мере странной и в чем-то полубезумной затеи.

Началось со случайного разговора с давним приятелем, когда-то вместе по заказу написали звонкую книжку о только что закончившейся победоносной войне с соседним государством, встающая с колен Славишия оттяпала лакомый кусок чужой, омываемой морем территории и две большие области у соседей, прежде именуемых братьями, враги вокруг подняли вой и побудили прекратить боевые действия, хотя захваченную землю проигравшим никто не вернул. Как принято, последовали вражеские санкции и контрсанкции против врагов – и самих себя – по части запрета импортной еды. Выживающая кое-как страна приняла наказание внешне безропотно: знала кошка, чье мясо съела, но внутри ощерилась злобой и ненавистью против проигравших, раздуваемое зомбоящиком пламя могло, казалось, спалить дотла, однако превратилось в холодный бенгальский огонь.

На ту войну спустя годы смотрели по-разному, гром победы сменился разочарованием – а надо было ли проливать кровь, чужую и свою, потом опять возобладала гордость за проявленные силу и величие, и вот теперь, под влиянием теплых ветров обещанных перемен, войну с соседями старались не вспоминать всуе, а если и вспоминали, то без радости и упоения.

Дан стыдился книги, начириканной ради высокого гонорара вдвоем с приятелем, тоже журналистом и писателем, старался нигде не упоминать, а приятель, которому мирволили некоторые влиятельные особы, напротив, кичился авторством, фрондировал, злобно отвечал критикам в Сети, заслужив в определенных кругах репутацию нерукопожатного. Дан однако не порвал с ним отношения: изредка приятель звонил, Дан отвечал.

Пересеклись они в театре, на премьерном спектакле пьесы-антиутопии молодого модного драматурга, столичная культурная публика, презрев высокую стоимость билетов, валом валила, действие на сцене в руках культового режиссера превращалось в ныне дозволяемую, в определенных, конечно, пределах, сатиру. Дан знал режиссера-прибалта, тот выделил контрамарку, как ее называли в старину, и Дан заполучил место в седьмом ряду по центру, сэкономив энную сумму, вовсе не лишнюю в его одиноком холостяцком положении и отсутствии твердого, стабильного заработка.

В антракте он наткнулся на соавтора, ведущего под руку жену, худющую, с выпирающими ключицами крашеную блондинку, подвинутую на диетах, о чем злорадно сплетничали в Сети ненавистники приятеля. Тот обрадовался неожиданной встрече, полез лобызаться, Дан едва уклонился, приятель, не обращая внимания, увлек его за собой, препоручив субтильную супругу какой-то ее знакомой.

– Сто лет не виделись! Ты служишь или по-прежнему на вольных хлебах? Прокормиться, не служа, нынче тяжело. Я в минкульте подвизаюсь, участвую в выделении грантов на патриотические фильмы. Дело хлебное, скажу откровенно… Кстати, ты почему не носишь? – и указал на прикрепленный к левому лацкану своего твидового пиджака позолоченный знак с чернением: сверху элементы короны, под ними тонкая изломанная линия на манер провисшей ленточки, виньетки по бокам, в центре слова: “Патриот первой степени”.

– Дома забыл, – ничего лучше не придумал с ответом.

Приятель понимающе хмыкнул: ну-ну…

Появлению этих знаков и сдаче экзаменов за право их получения предшествовала бурная дискуссия в зомбоящике и СМИ. Страсти бушевали нешуточные: одни встретили идею с пониманием, одобрением и даже восторгом, другие – с глухой ненавистью, завуалированной в туманные рассуждения об истинной сути такого явления как патриотизм; звучали знаменитые имена, сподобившиеся оставить нетленные высказывания по сему поводу; в конце концов, было принято решение учредить знаки трех степеней, в зависимости от результатов экзаменов и общественного лица претендента – замешанные в демонстрациях, шествиях, пикетах и прочих противоправных акциях не имели шансов обзавестись такими знаками. Иными словами, некоторых автоматически отсекли от возможности гордо носить знаки отличия гражданина Славишии. Впрочем, они и не стремились к этому – и вообще, дело вроде бы добровольное, никто никого не неволил…