Кассандра - [8]

- А что, если мои чувства обманули меня и я себе это только вообразил? Разве мы можем сказать наверняка: вот так и так это было?.. Я ведь хочу того же, что и ты, Кассандра. Я хочу воспрепятствовать тому, чтобы Агамемнон, победитель Трои, попал в еще большую беду.

- Что же ты хочешь узнать от меня? - спросила тогда Кассандра.

- Это в самом деле был Феб?

- Да.

- И ты не ошиблась?

- Как же можно в нем ошибиться?.. Это видно сразу. Он стоял среди масличных деревьев, в полдень... Чего об этом спрашивать? Ты же все прекрасно знаешь. Как только я вошла, ты сразу это понял.

Эти слова явно убедили отца. А может, пока она говорила, что-то особенное было в ней, и он это почувствовал.

- Ну а ты? - спросил он.

- Я убежала.

- Ты разве не знала, что он тебя полюбил?

- Знала...

- Откуда? Он это сказал?

- Это же и так видно.

- Но как же ты могла от него убежать? Разве так можно?

- Я испугалась, - ответила Кассандра. При этом она снова задрожала, будто и сейчас испугалась снова.

- Видите, - обратился отец к матери и ко мне, - все так просто. Вот мы считаем себя умными и ломаем голову над причинами, которых вовсе нет. А самая естественная в мире вещь - испуг молодой девушки - нас уже не удовлетворяет. Она убежала от своей судьбы, когда та раскрылась ей навстречу, и в наказание она принуждена снова ее искать. Вот как это было. И она ее нашла.

Поскольку отец явно закончил свой рассказ, я спросил его, говорил ли он еще и после с Кассандрой.

- Как же я мог? Я, верно, очень ловко остерегался.

Не раз потом я раздумывал над тем, что он имел в виду при этих словах. Сейчас, когда я уже состарился, я склоняюсь к мысли, что он ощутил судьбу и благоговейно отступил в сторону. Это на него и похоже.

Мы никогда не узнали, что сообщила Кассандра Агамемнону, намекнула ли она лишь в общих словах на грядущую беду или во всех ужасных подробностях прозрела убийство вернувшегося царя Эгисфом и Клитемнестрой. Отец, похоже, на самом деле ничего об этом не знал, да и не интересовался этим. Мы все удивляемся сегодня, почему Агамемнон, раз он так точно знал все, что ему предстоит, и, судя по тому, что рассказывают, вполне верил этому, - почему он не принял никаких защитительных мер. Ведь солдаты любили его и были испытаны в долгих боях. Стало быть, ему было легче легкого сразу по прибытии на родину навести порядок и уничтожить приверженцев Эгисфа. Но ничего подобного он не сделал. Единственное объяснение этому - что он устал.

Само собой разумеется, я спросил Пилада, знает ли он еще что-нибудь. Больше он явно не хотел ничего рассказывать, но я упорствовал. Он отвернулся и начал долго откашливаться. Это было так трогательно - пожилой человек, он все еще стыдился того, что однажды подслушал чужой разговор, и все еще корил себя за это.

- Я не нарочно, - несколько раз повторил он, - ты не думай. Но я бы мог и уйти, как только услышал, что они разговаривают там, в палатке. Однако я просто не мог сдвинуться с места. Стыдно, что там ни говори. Я тогда просто был не в себе.

В просторной палатке царя было, очевидно, два выхода. Во всяком случае, сзади к ней примыкала еще маленькая палатка - склад или уж не знаю что, и там спал Пилад, чтобы всегда быть под рукой, если он понадобится царю. И через эту палатку можно было тоже войти в царскую снаружи. Так вот, произошло это сразу после разговора моего отца с Кассандрой или уже позже вечером - неважно. Пилад, ничего дурного не думая, вошел в эту маленькую палатку за каким-то делом. Он вовсе не старался держаться тихо. Да и зачем ему было?

- Я уж давно выбросил из головы всю эту историю за всякими другими делами, - вспоминал он, - а их было немало в связи с отплытием, можешь поверить.

И он еще и сейчас удивлялся тому, что его не слыхали.

- Ты только представь себе - нас разделяла лишь тонкая стенка палатки. Настолько они, видно, были погружены в свой разговор.

Вдруг он услышал, что в палатке разговаривают, и остановился как вкопанный.

- Слов Кассандры я не мог различить. Она говорила очень тихо. Это было скорее бормотание, но какое бормотание! От него, мне казалось, шевелятся стены палатки, а ведь день был безветрен и совершенно тих. Я почувствовал будто головокружение - то ли от жары, то ли от беготни, - хотя раньше ничего такого со мной не бывало. Осторожно положил я руку на полотнище палатки, чтобы проверить, на самом ли деле оно шевелится. Но слов я никаких не разобрал. А потом вдруг все прошло. Долгое время стояла невероятная тишина. Вообще бесконечнее всего длились паузы. Когда я уже совсем было подумал, что ошибся, я вдруг услышал голос Агамемнона:

"А дальше?"

Ответа на этот вопрос не последовало.

"Это все, что ты можешь мне сказать?" - спросил он тогда еще раз. И снова Кассандра промолчала.

"Ну хорошо. Благодарю тебя. Никому не говори об этом", - сказал Агамемнон. Тем самым он отпускал Кассандру. Я весь напрягся, чтобы расслышать, как она будет выходить из палатки. Но шагов я так и не услыхал. Похоже, они оба там не шевелились - и она, и Агамемнон. Сидел ли он за столом, а она стояла напротив него? Смотрели ли они неотрывно друг на друга? Это очень мучительно - когда ждешь вот так, как я тогда, и не можешь видеть, какие у них лица. Я раздумывал, не должен ли я войти и вывести Кассандру: может быть, она уже докучала царю? Или просто не поняла, что он ее отпустил, поскольку не знала его обычаев? Но у меня перехватило дыхание. Со стороны бухты слышались удары молота - там готовили корабли к отплытию. Время от времени доносились голоса людей, проходивших невдалеке от палатки. Пришла бы хоть одна живая душа, подумал я, с донесением или с вопросом или кто-нибудь из военачальников, и все было бы хорошо. Но никто не приходил. Мы были совершенно одни на земле.