Кашемировая шаль - [2]

— Это шаль бабушки Уоткинс, — пояснила всезнающая Эйрлис.

— Какая красивая! — прошептала Меир.

Ни Дилан, ни Меир не застали бабушку живой, только Эйрлис знала ее, но почти не помнила. Мама их мамы умерла, когда Эйрлис была совсем маленькой. Они знали только то, что бабушка была замужем за миссионером и долго жила в Индии. Потом супруги вернулись в Уэльс и, когда Нерис было за сорок, родили первого и единственного ребенка. Это была Гвен. В девятнадцать лет она вышла замуж за симпатичного соседа Хью Эллиса. Она часто повторяла, что меньше всего ей хотелось, чтобы ее дети росли с престарелыми родителями. По ее словам, это отнюдь не весело.

— Как думаешь, чьи это волосы? — поинтересовалась Меир.

— Понятия не имею, — ответила Эйрлис.

Меир призадумалась: бабушка не стала бы хранить собственные волосы, верно? К тому же волосы бабушки были гораздо светлее. И это не волосы деда. Значит, детские? И на детские не похоже. Тогда чьи? Вопрос интересный, но у нее не было ответа. Она прижала шаль к щеке. Ткань была тонкой и мягкой, если скомкать, эта вещичка могла уместиться у нее в кулаке. Меир почувствовала слабый аромат специй.

— У нас еще масса дел, — сказала Эйрлис, допив чай.

Меир задумчиво вернула локон в конверт. Позже, закончив заклеивать коробки, они втроем уселись за кухонный стол. Задняя дверь стояла нараспашку, мошки плясали на легком ветерке. Сумерки сгущались, овцы начали блеять еще громче и жалобнее. Дилан открывал бутылку вина, Меир засунула в микроволновку несколько картофелин и принялась резать ветчину. Дилан купил печь для папы; Хью разогревал в ней готовые обеды из супермаркета. Почему-то они казались ему очень вкусными. Эйрлис категорически возражала: все знают, что в таких наборах полно жира и соли! Микроволновка пикнула, Меир достала готовый картофель. Если бы папа сейчас был с ними, он бы моргнул и, тяжело дыша, поднялся со стула. Непрошеные слезы навернулись на глаза. Все понимали: это последний раз, когда они все вместе сидят в старой кухне. Меир решила не усугублять ситуацию и больше не плакать. Она улыбнулась брату. Дилан закончил возиться с вином и сидел, сунув руки в карманы. Затем он посмотрел на Эйрлис. У нее подозрительно блестели глаза за стеклами очков.

— Поедим в другой комнате? — предложила Меир.

Стол в столовой был больше, чем небольшой кухонный с откидной столешницей, за которым часто сидел их отец с чашкой чая и свежей газетой. Воспоминания утонули в привычной суете: они ели, искали тарелки, вилки, находили какие-то вещи, которые забыли отправить в коробку. Дилан нашел огарок свечи, Эйрлис зажгла его и поставила в блюдце. Живой огонь вернул оголенной комнате вид семейного гнездышка. На стенах едва-едва проступали темные квадраты, оставшиеся после фотографий.

— Давайте поговорим о хороших вещах, — сказала Эйрлис, когда они расселись.

На секунду Меир подумала, что речь идет о счастливых временах, которые они провели все вместе, и необыкновенные чувства захлестнули ее. А потом она поняла, что сестра имела в виду несколько стульев и старое столовое серебро — все, что имело хоть какую-то ценность. Сам дом, согласно завещанию, будет продан, а вырученная сумма поровну разделена между ними. О безделушках они даже не заговаривали. Еще были дедушкины часы с маятником. Их громкое тиканье сопровождало бесконечно длинные дни их детства. Солнце и луна, нарисованные на циферблате, наблюдали за ними. На прошлой неделе Хью назвал эти часы «часами Дилана». Меир сознательно проигнорировала эти слова, поскольку не хотела понимать, что они означают.

— Дилан, заберешь часы? — спросила Эйрлис. — Меир?

И Дилан, и Эйрлис были семейными людьми, у них были дома с альковами, холлами, полками и всем остальным. Меир была одинокой и счастливо жила в съемной однушке. Ей не нужны были ни комод мамы, ни ее серебряный чайник. В доме Эйрлис этим вещам будет лучше. Меир отложила в сторону нож и вилку.

— Можно я возьму бабушкину шаль? — спросила она. — Если вы не против.

— Конечно возьми, — кивнула Эйрлис. — Дилан?

Он посмотрел на Меир. В последнее время морщинки в уголках его глаз стали глубже. У Дилана и Эйрлис была близорукость, к тому же брат имел привычку щуриться. Меир любила брата. Эта любовь окутывала ее, как толстое шерстяное одеяло. Дилан был верным ее союзником, а с Эйрлис они постоянно ссорились. В основном потому, что были полными противоположностями. Но большинство ссор осталось далеко позади. Смерть любимого отца сблизила сестер, заставила быть более внимательными друг к другу.

— Знаешь, откуда она могла взяться? — спросил Дилан.

— Нет, но я хочу узнать, — сказала Меир.

Мысль была настолько спонтанная, что Меир едва сообразила, что говорит. Она не переставала себе удивляться: прежде никакая вещь не вызывала в ней столько любопытства, как эта шаль.

Этой ночью Меир и Эйрлис в последний раз улеглись спать в своей детской. Меир была уверена, что сестра не спит, хотя она, в отличие от самой Меир, лежала тихо и не крутилась на сырых простынях. В конце концов Меир не выдержала и прошептала:

— Эйрлис, ты спишь?

— Нет.

— О чем думаешь?

— Наверное, о том же, что и ты. Наших родителей больше нет. Знаешь, это все меняет. Теперь вся ответственность на мне, потому что впереди никого нет. Понимаешь, о чем я?