Вчерашний день безвозвратно канул, и увидеть его можно лишь сквозь призму последующих событий. И поэтому уход каждого дня, каждой минуты — невосполнимая утрата.
Но Джесс Эрроусмит не думала ни о чем подобном — до поры до времени. Она привыкла целиком отдаваться работе, и в это зимнее утро ее внимание было полностью поглощено комнатными цветами, горшками и компостом. Если она и позволяла мыслям уклоняться от столь важных вещей, то лишь в сторону приятной перспективы выпить чашечку горячего кофе или посидеть десять минут с газетой — скромная награда за хорошо сделанную работу перед тем, как приступить к следующей.
На улице было холодно, но просторная оранжерея радовала теплом. Потолок из матового стекла смягчал мертвящую белизну зимнего неба. Джесс работала, не разгибая спины, в окружении запахов — дорогих ее сердцу, но слишком привычных, чтобы воспринимать их по отдельности: сырого торфа, тщательно промытого гравия, прелых листьев. Мерно капала вода. В следующем ряду, за завесой из ветвей и листьев, трудился другой садовник.
Она взяла поддон с сеянцами и стала бережно очищать от земли один крошечный стебелек с корнями-ниточками. Потом воткнула растеньице в горшочек глубиной в три дюйма и утрамбовала вокруг него компост; прикрепила ярлычок. В конце мая этот новый сорт герани пойдет по одному фунту двадцати пяти пенсам за штуку. Деньги, естественно, достанутся не Джесс: ведь она всего лишь наемный работник. Но об этом она сейчас тоже не думала — только о работе.
Она ловко втыкала в землю сеянец за сеянцем, пока не опустели все поддоны. Тогда она выстроила горшочки с сеянцами в несколько аккуратных рядов, проверила ярлычки и отнесла пустые поддоны в мойку. Там она промыла их в ледяной воде и поставила для просушки.
Наконец-то она смогла выпрямиться и помассировать тыльными сторонами ладоней одеревеневшую спину. Потом вытерла руки о рабочие брюки из грубой материи и, откинув со лба прядь волос, с облегчением вздохнула.
В комнате отдыха никого не было. Джесс оставила сапоги за дверью и вскипятила воду, чтобы приготовить себе растворимый кофе. Согрела о кружку закоченевшие пальцы. Села в кресло с продавленным сиденьем и стала рассеянно листать дамский журнал, оставленный кем-то на соседнем кресле. Статья об уходе за кожей сопровождалась фотографиями ухоженных женских рук с идеально отполированными алыми и лиловыми ногтями. Джесс сравнила их со своими — с потрескавшейся кожей и въевшимся черноземом — и засмеялась.
— Хоть кому-то весело, — послышался рядом чей-то голос.
Вошедшая женщина была старше Джесс — должно быть, перевалило за пятьдесят. Полную фигуру обтягивал комбинезон из синтетики.
Джесс подняла на нее глаза.
— А, Джойс. Ты что-то припозднилась.
Джойс достала из персонального шкафчика чай, сахар и порошковое молоко. И снова заперла шкафчик.
— В цехе все утро творилось что-то несусветное — содом и гоморра. Тони вечно нет на месте, как нужно что-нибудь поднести. Не могу же я сама таскать тяжести: хватает с меня и дома.
Джесс вымыла за собой кофейник и чашку с блюдцем. Оживления как не бывало. Они проработали вместе три года, и Джесс прекрасно знала причину раздражительности подруги.
— Как мама?
— Без перемен. Нет, что я говорю — все хуже и хуже. Каждый день она теряет крохотную частичку себя. Вернее, это я ее теряю: она ведь не понимает, что происходит. Перестала даже есть самостоятельно — приходится давать ей пюре с ложечки.
Джесс сочувственно слушала — чем еще она могла помочь? Никто не в силах снять с Джойс бремя жалости и ответственности за старушку мать. Джесс встала и обвила рукой плечи подруги.
— Пойду работать.
Джойс всхлипнула.
— Ты такая добрая. Правда. Как думаешь — это мне испытание свыше?
Холодный воздух обжег Джесс щеки и пальцы, но она с наслаждением вдохнула его, натягивая пальто. И пошла проверить уже укоренившиеся растения в дальнем конце питомника.
* * *
В Дитчли, родном городе Джесс в дюжине миль от питомника, двое парней подъехали к спортивному залу на окраине. Улица кишела легковушками и грузовиками, в магазинах толпился народ, однако в зале оказалась лишь небольшая горсточка желающих размяться. С уверенным, почти надменным видом парни прошли в раздевалку и облачились в спортивные брюки, майки без рукавов и широкие кожаные ремни тяжелоатлетов. Вернувшись в зал, они подождали, пока из динамиков под потолком не польется новая мелодия, и начали тренировку. По прошествии нескольких минут их тела заблестели от пота. Парни не щадили себя — выкладывались без остатка.
Наконец тот, что постарше, сказал:
— Отлично, Дэн. Теперь попеременно вращательные движения и отжимания.
Младшему, Дэну, исполнилось девятнадцать. Это был красивый смуглый юноша, немного более поджарый и не такой мускулистый, как его товарищ. Он взял из сетки у зеркала пару гантелей и, взвесив их на ладонях, начал совершать спиралеобразные движения то одной, то другой рукой по очереди. На предплечьях явственно обозначились отвердевшие мускулы, на шее проступили жилы. От напряжения его лицо исказила болезненная гримаса — оскал, обнаживший зубы. Товарищ внимательно наблюдал за ним.
