Кащеева наука - [9]
Я и не заметила, как заснула – будто в единый миг плеснулась тьма, вышибив из-под ног землю, телега куда-то пропала, да и огонь исчез… Я вскочила – сон ли это?.. Вокруг кусты какие-то, ручей серебрится в лунном свете за тонкими стволами молодых сосенок. Никого. Я шаль на груди стянула, испуганно обернулась. Гляжу – стоит тот самый караванщик косой, что с меня глаз своих злых не сводил.
И улыбка на лице его дикая, жуткая… Кадык вверх-вниз ходит. И веко левое дергается.
Он ко мне шагнул, и будто кусок льда к плечу приложили – так холодны ладони были… а позади – плеск громкий.
И хохот русалочий.
– Неужто так и не поняла, куда дорога тебе? – пробасил мужик, а я забилась в его руках, как в сетях рыбацких – крепка хватка, не вырваться.
Да человек ли он?
Кричать хочу – крик нейдет, как во сне бывает, когда ни звука издать, ни убежать, зато взлететь можно. Я и оттолкнулась от земли – резко, сильно, пяткой босой по земле ударив, вместе с караванщиком и взмыли. Но невысоко – до середины старой ивы, что разрослась на берегу ручья. Снова попыталась руки чужие стряхнуть с себя, но куда уж там – вцепился намертво.
Вниз глянула – а там уже три девки с зелеными волосами и перепончатыми руками, в рубахах белых, мокрых, срам не скрывающих… Тянутся ко мне, змеями шипят.
– От судьбы никуда не денешься… Тебе к нам путь-дорожка…
А глаза горят болотными огнями гибельными, и запах ила, гнилой тины, погоста стоит. Туман от воды тонкими змейками пополз ко мне, словно схватить пытается, я от него в сторону, он за мной. И караванщик как приклеенный висит – и не тяжелый он, и молчаливый какой-то стал, да и словно куль с одежей, а не человек.
– Тьфу, пропасть! И как пробрался-то? – послышалось из кустов. – Да и ты, Аленка, хороша… чего не сиделось под телегой-то?
На поляну выскочил Кузьма – растрепанный, злой. Глаза алым горят, волосы соломенные торчком, рубаха распоясана.
– По-мо-ги… – хотела крикнуть, но едва прохрипела, словно бы говорить разучилась. И вдруг со страхом поняла – не сон это.
На самом деле кружу я с нечистым духом по-над ручьем, а на берегу дочери водяного меня ждут – к нему утащить понадеялись.
Но как я так близко от ручья сама оказалась? Нельзя же в одиночку мне к проточной воде-то… Неужто во сне хожу?
С каких таких пор?
С визгом и криками русалки в воду попрыгали, подняв брызги, и хрустальными капельками осели те на траве и ивняке, а домовой мой с диким воем по берегу носился, отпугивая нечисть.
Тут и тот, кто караванщика облик принял, руки свои поганые от меня убрал наконец, и я вмиг на траву грохнулась – хорошо, невысоко мы поднялись, падать не особо больно было. Пара синяков да ссадин – легко отделалась.
Но крик мой слышали часовые, да и шум у ручья не мог остаться незамеченным, а коли не смогла я объяснить, чего делаю в мокрой да грязной рубахе на бережку том клятом, то и отказались меня дальше с собой везти.
Разрешили до границы с северным княжеством доехать, даже золото все отдали – неуж проклятия испугались?
Не защитил отцовский знакомец, хоть и обещался, смотрел виновато, как пес побитый, но ни слова поперек главному караванщику не сказал, когда тот ярился да кричал на меня, мол, я на их обоз нечисть навела, им теперь через меня удачи не видать.
Кузьма потом мне сказывал, что слышал, как у костра байки в ту ночь травили – мол, ведьма я и с навьями у ивы той резвилась. Крыть нечем – по-над ручьем с черным духом летала? Летала. Русалки по траве следом носились? Носились. А уж кто их звал, то людей не больно касалось.
Главное – ведьму бы с воза, всем легче будет.
Так и осталась я к следующему вечеру на лесной тропе дикой со своим ларем да домовым с кикиморой. Купцы да охорона их, даже Ермолай наш деревенский старались и не глядеть на меня, с несчастным видом на сундук примостившуюся. Неужто боялись, что жалко девку станет да не смогут вот так бросить ее в чаще-то?
Бросили все ж.
Уехали…
Я их не винила – люди завсегда таких, как я, боялись.
Вот вещи жалко – не унести мне весь сундук-то, придется его бросать, рубаху сменную и платок пуховой, доху возьму, травы вот еще не забыть. Можно и в путь.
Втроем-то не страшно – а Кузьма с Глашкой в обиду меня не дадут. Так и доберемся налегке до школы этой волшебной – ежели еще придусь я там ко двору, а то мало ли…
Вдруг да правы дочки водяного – одна мне путь-дороженька, под корягу речную, в ил да трясину.
Глава 3
Оцаревичах до того дня, как с Иванушкой познакомилась, я только в сказках старых слыхала. Знала, конечно, что есть у нас в граде престольном да великом царь-батюшка, а у оного три сына, все красавцы как на подбор. Кто ж знал, что по приезде первый, с кем дружбу сведу, царев сын окажется?..
Как зашла я за заплот из тесаных бревен, так и ахнула. И что меня угораздило? Куда мне, девке деревенской, да в терема?.. Школа та волшебная, куда меня угораздило отправиться, оказалась хороминами расписными. Над горницей и подклетом высился терем с алыми и синими куполами, башенки-смотрильни по углам его ютились, а вокруг гульбища – балкончики с резными балясинами, огороженные перилами или решетками коваными. По решеткам хмель и дикая роза вьются – красиво, ярко.
