Касатка - [20]

Таня с подозрением и лукавством взглянула на Босова, как бы выражая ему свое неудовольствие, и буднично ответила мне:

- Я раздумала. Никуда не хочу. Мне и здесь нравится... с Матвеем Васильевичем. - Последнее добавление она произнесла с каким-то внутренним вызовом и выразительно, прямо посмотрела на Босова.

После ее ухода он, смущенно отводя в сторону взор, вдруг обрушился на меня с наставлениями:

- Ты с нею, ради бога, не заигрывай. Глупо. Этот номер у тебя не пройдет.

- О, ты, кажется, к ней неравнодушен. Тогда извини, я заранее сдаюсь.

- Да при чем здесь я, - отнекивался Босов. - Таня, она, понимаешь, чувствительная, серьезная девушка.

Блока, Есенина наизусть шпарит. Не очень-то с нею вольничай. Не пугай ее.

- Понял, Матвей, понял.

- Признайся, вы в городе немножко развинтились и просто не замечаете этого. А у нас не принято. Нехорошо...

Матвей открыл шкаф, вынул из него тарелки, половник, ложки и два стакана с оправленными чернью серебряными подстаканниками. Разливая борщ, объяснил:

- У нас в доме правления своя столовая. Работники конторы обедают в ней, а я не хожу: как-то, понимаешь, неловко. Вне очереди брать - вроде как выделяться среди других. Дожидаться очереди, попусту терять время тоже плохо. Так я нашел выход: Таня мне обеды носит.

Скажи, ведь придумано отлично? - натянуто улыбнулся Босов. - Столовую я открыл. В целях экономии времени. А то, бывало, пока дождешься с обеда своих работничков, рак на горе свистнет. Сейчас хорошо: перерыв кончился, все на местах.

Матвей уронил в кастрюлю половник, схватился за сердце и, побледнев, несколько секунд сидел без движения, как бы прислушиваясь к самому себе. Встряхнулся, достал из внутреннего кармана склянку с таблетками, кинул одну желтоватую горошину в рот и проглотил.

- Что-то барахлит мотор. Жмет. Адонис-бромом спасаюсь. Ну вот, отлегло, легче. Кстати, выпьешь рюмку коньяку?

- Давай.

Матвей отыскал в шкафу бутылку армянского, с пятью звездочками коньяку, наполнил им хрустальную рюмку и поднес мне:

- Пей на здоровье.

- А себе?

- Не могу. Врачи запрещают. Это я для гостей держу. На всякий пожарный.

Босов ел торопливо, по-солдатски и в продолжение всего обеда хмурился и больше отмалчивался, словно какая-то неотступная дума точила его сердце, но, когда мы допили чай и расселись немного отдохнуть на диване, он вдруг стал извиняться за свои недавние наставления, первым заговорил о Тане:

- Ты знаешь, чья она? Это же младшая сестренка Павла Кравца.

- Павла?! Отчаянного самопалыцика? Моряка?

- Того самого. Обиделась, что я о ней говорил постороннему... Тут, Федор Максимович, сложная штука вышла. Очень сложная, не для печати, - с неожиданной доверчивостью признался Босов. - Принял я Танюшку на работу по-доброму, без всякой задней мысли. Думаю, перетерпит девчонка до новых экзаменов и уедет в мединститут. Чего ей тут делать? Скучно. Не с кем и на танцы сходить. Раньше скучала, порывалась уехать, а потом, смотрю, присмирела, вроде ей полюбилась такая жизнь.

Наступает лето, надо опять браться за учебники, формулы зубрить, иностранный, а ей хоть бы что. Почитывает себе стихи и никуда не собирается поступать. Она тебе честно ответила: никуда. Девчонка умная, живая, могла бы многого добиться - и вот села. Понимаешь, какая штука. Босов сожмурился, в затруднении потер виски. - Влюбилась, - вполголоса сказал он и оглянулся на дверь. - Смотрит на меня, как на икону.

- Я это заметил.

- И что? Что ты скажешь? - Босов встрепенулся, подвинулся ко мне и стеснительно поднял свои серые, полные тревоги глаза. - Я с ней и так и этак, пытаюсь внушить, намекнуть - ничего не хочет понять. Как глухая. Смотрит и улыбается.

- Вряд ли она нуждается в твоих разъяснениях. Ты ее любишь?

- Я?! - всерьез испугался Босов.

- Ты. Все дело в тебе.

- Однако и развинтился ты. - Босов с искренним осуждением покачал головой. - Я же ей, пичужке, в отцы гожусь, а ты... Я на пятнадцать лет старше Тани! Шутка ли... Представь мое дурацкое положение. В конторе уже догадываются, шпильки отпускают. А дойдет до родных?

Стыда не оберешься. Бог весть что обо мне подумают.

В общем, такая штука.

Не однажды замечал я, что практические люди нередко обнаруживают детскую наивность и полную беспомощность в личной жизни, особенно в отношениях с женщинами, но чтобы такая черта водилась за Босовым - этого я не мог предвидеть, потому что думалось: он давным-давно пережил отроческую стеснительность, стал совершенно иным. С трудом подавил я усмешку.

- Вот сам его величество случай призывает упорного холостяка к женитьбе. Не упусти его.

- Опять ты за свое. Нет, от тебя хорошего совета не дождешься.

В приемной послышался легкий, вкрадчивый шорох Таниных шагов. Босов насторожился, побледнел, заговорил сбивчивым шепотом:

- Хватит об этом. Она! Сейчас войдет.

Босов одернул пиджак, пересел в свое вертящееся кресло, и тотчас лицо его приняло деловое, озабоченное выражение. Появилась Таня, с ясной улыбкой подала ему дюжину остро очинённых карандашей, медленно собрала посуду и, таинственно шелестя платьем, обвевая нас тонким запахом французских духов, удалилась в приемную.