Карузо - [8]

Если говорить о композиторском таланте Карузо, то, действительно, его имя значится в качестве автора нескольких музыкальных произведений. Однако нужно иметь в виду, что тенор даже не умел играть на рояле и был в состоянии взять лишь несколько аккордов. По всей видимости, те несколько песен, подписанных именем Карузо, создавались в соавторстве с его друзьями-музыкантами и вряд ли на Энрико легла основная часть работы… В любом случае, нескольких (довольно невыразительных) песен отнюдь недостаточно, чтобы считать Карузо профессиональным композитором.

В Карузо парадоксальным образом сочеталось почти полное незнание мировой культуры с удивительной художественной интуицией. В первые годы выступления на сцене он даже не очень хорошо понимал, что за героев ему приходится играть, и не особо их различал — настолько ментально чужды и не понятны для него все эти романтические герои и злодеи — в отличие, например, от «обычных» персонажей — вроде Туридду из «Сельской чести» или Канио в «Паяцах». Однако надо отдать ему должное, он постоянно совершенствовался. К концу жизни Энрико воплощал невероятные по убедительности оперные образы так, что этим процессом мог бы восхититься сам Станиславский. Увы, к совершенной актерской технике Карузо пришел слишком поздно — по сути, в последние несколько лет выступлений на сцене, и говорить о нем как о великом актере — в одном ряду, например, с Шаляпиным, Иваном Ершовым, Титта Руффо или Ванни-Марку — вряд ли возможно.

Карузо не был ни великим художником, ни скульптором, ни композитором, ни даже выдающимся оперным актером. Он был великим оперным певцом. И в этой области он недосягаем. Здесь он бог. Знакомя иностранцев с Италией[29] и ее наиболее выдающимися представителями, его так и представляют: «…оперная звезда, бог пения, национальный символ»^[30].

Именно «золотой голос» и пение обеспечили Карузо бессмертие — и ничто другое. Именно поэтому, немного перефразируя слова Ницше, можно сказать:

— Без пения его жизнь была бы ошибкой…

Глава первая ВОЛШЕБНЫЙ ГОД, ВОЛШЕБНЫЙ ГОРОД…

Во время репетиций оперы Арриго Бойто «Мефистофель» в миланском театре «Ла Скала» Федор Шаляпин и Энрико Карузо, разговорившись, обнаружили, что оба родились в один год — 1873-й. Совпадение показалось им забавным. Но можно представить удивление собеседников, если бы они знали тогда, что значил этот год для оперы! За свою уникальность он получил впоследствии особое название: «Annus mirabilis» — «чудесный, волшебный год». Кроме Карузо и Шаляпина одной только Европе этот год подарил таких звезд оперы, как теноров Лео Слезака и Карла Йорна, контральто Клару Батт, сопрано Антонину Нежданову и Джаннину Русс, итальянского баритона Марио Саммарко и двух великих польских басов — Адама Дидура и Адама Островского. Второй из двух Адамов, известный сейчас куда менее, нежели первый, был басом-профундо с феноменально мощным голосом. Он не пел практически нигде, кроме Варшавской оперы, куда, чтобы послушать это вокальное чудо, отправлялись на паломничество самые выдающиеся басы мира. Адам Островский единственный из всего «созвездия», на надгробии которого можно видеть те же даты, какие высечены и на памятнике Карузо: 1873–1921…[31]

В 1973 году в Англии вышел музыкальный альбом «Annus mirabilis», в котором были представлены голоса сорока двух(!) известных певцов, появившихся на свет столетием ранее[32]. Без сомнения, если не говорить о Шаляпине (здесь особый случай), самой яркой звездой в этом вокальном созвездии был герой нашей книги.

Фамилия «Карузо» в Италии довольно распространена (кстати сказать, слово «caruso» может выступать и как имя нарицательное — в Сицилии оно служит для обозначения наемных молодых рабочих). В каждом крупном городе есть сотни, а иногда и тысячи Карузо. Достаточно сказать, что на оперной сцене во второй половине XX века выступали двое теноров-однофамильцев Энрико: блестящий компримарио[33] Мариано Карузо, также уроженец Неаполя, и американец из семьи итальянских эмигрантов Чарлз Энтони Карузо, скромно взявший свое второе имя в качестве сценического псевдонима и никогда не выступавший под чересчур «обязывающей» фамилией.

Начиная с первой четверти XX века, когда имя Энрико Карузо получило всемирную известность и стало синонимом таланта и успеха, многие мальчики, рождавшиеся в семьях Карузо, получали имя «Энрико». В этой связи довольно забавен факт, что оно не было подлинным именем знаменитого тенора.

Мальчика, родившегося в семье Марчеллино Карузо, крестили как Эррико — в соответствии с неаполитанской традицией произношения. Эта форма значится во всех документах детства и юности будущего певца, в том числе и в его первых оперных контрактах. Так, на афише спектакля «Джоконда» в театре Салерно 1897 года можно увидеть, что теноровую партию в опере А. Понкьелли исполняет «Эррико Карузо». Певцу тогда было двадцать четыре года — ровно половина отведенного ему срока жизни… Примерно в это время тенор изменил неаполитанский вариант своего имени на более благозвучный — «Энрико». Однако родственники и друзья тенора продолжали все оставшиеся годы называть его «Эрри» или, чаще, «Рико». В итальянском фильме 1951 года «Карузо: Легенда одного голоса» главный герой на вопрос учительницы отчетливо, по слогам, произносит свое имя: «Эр-ри-ко» — возможно, это едва ли не единственный достоверный эпизод во всем фильме…