Карузо - [73]

Карузо взорвался:

— Передай Конриду, что если я пою, на его взгляд, недостаточно много, то это вина не моя, а создателя оперы — Верди!

Конрид был недоволен, но поделать, естественно, ничего не мог. В любом случае, Карузо умел не стушеваться даже в тех операх, которые, казалось бы, написаны с расчетом на примадонн: «Травиате» и «Лючии ди Ламмермур». В обеих этих постановках его партнершей была Зембрих, но триумф тенор и сопрано теперь делили пополам.

Все спектакли с Карузо проходили при переполненном зале. «Паяцы» вызвали такой энтузиазм, что спекулянты хорошо наживались, перепродавая билеты втридорога. Один из критиков после «Паяцев» сказал, что «Карузо — лучший итальянский тенор, которого Нью-Йорк слышал с тех пор, когда ушел со сцены Итало Кампанини»^[191]. Вершиной триумфа Карузо в его первом американском сезоне стало выступление в «Любовном напитке».

В это же время было положено начало традиции приглашать тенора петь на торжественных приемах финансовой элиты Америки. Оплата таких концертов поначалу составляла 1500 долларов, после чего неуклонно росла. В соответствии с контрактом Карузо получал из них 960 долларов, остальное шло в бюджет «Метрополитен-оперы».

В Нью-Йорке и Филадельфии Ада провела с Энрико весь сезон 1903/04 года и была представлена всем как жена Карузо. Этот факт так прочно вошел в сознание американцев, что даже в 1908 году, после драматических событий в отношениях Карузо и семьи Джакетти, обычно проницательные нью-йоркские репортеры именовали ее не иначе как госпожой Карузо.

В Америке Карузо выступил в новом и несколько неожиданном для певца амплуа. После дебюта тенора на сцене «Метрополитен-оперы» редактор американской газеты на итальянском языке «Ла Фолья ди Нью-Йорк» Марчиале Зиска направил Карузо поздравительный адрес и попросил его фотографию для своего издания. 10 декабря 1903 года Карузо ответил, что, к сожалению, у него сейчас нет хорошей фотографии, и вместо этого послал в газету автошарж. Зиска напечатал рисунок в ближайшем номере, и читателям этот нестандартный ход очень понравился. Вскоре знакомство редактора и тенора переросло в крепкую дружбу. Во время совместного посещения ежегодного банкета Итальянской торговой палаты Зиска предложил Карузо поразвлекать гостей, рисуя на них шаржи, что тот с удовольствием и сделал. Зиска опубликовал этот своеобразный отчет в газете и получил множество одобрительных отзывов. Тогда он предложил тенору еженедельно публиковать шаржи в газете, на что Карузо охотно согласился. Так была положена традиция, которая длилась до самой смерти Энрико. Зиска позднее вспоминал, что с этого момента тираж газеты значительно увеличился. Даже те, кто не читали по-итальянски, покупали выпуски газеты — исключительно из-за карикатур, которые рисовал знаменитый тенор^[192]. Вдова Энрико Дороти рассказывала об этом его пристрастии: «Он часто говорил, что больше любит рисовать, чем петь, и, хотя никогда не обучался рисованию, был искусным карикатуристом. Рисуя шаржи на самого себя, он не смотрел в зеркало, а только ощупывал лицо левой рукой. Была издана книга его карикатур, и каждый день он рисовал шаржи для „La Follia“. Когда-то Марчиале Зиска, издатель газеты, предложил ему большие деньги за ежедневные карикатуры, но Энрико ответил:

— Я не хочу брать деньги за то, что доставляет мне большое удовольствие. Моя работа — пение. Мы друзья — и я буду рисовать даром.

Однажды, во время прогулки, мы увидели в витрине магазина автографов шарж на президента Вильсона, нарисованный Энрико. Я вошла в магазин узнать цену. Энрико был восхищен, услышав, что шарж стоит семьдесят пять долларов (сейчас это было бы около 1800 долларов. — А. Б.).

— Это щедрая плата за десятиминутный труд, — сказал он. — Стоит бросить пение, чтобы рисовать…»^[193]

Во время выступлений тенора в Филадельфии его голос услышал Кэлвин Чайлд, директор звукозаписывающей компании «Виктор». Он уже знал пластинки Карузо и предложил ему четыре тысячи долларов за десять записей. Сессию провели за один день в комнате номер 826 Карнеги-холла, где размещалась небольшая студия со звукозаписывающей аппаратурой. Тут же Чайлд заключил договор с Карузо на пять лет. Вскоре он выпустил рекламный плакат: «Карузо, величайший тенор мира, сотрудничает исключительно с фирмой „Виктор“».

Итак, слова были произнесены. Возможно, это был всего лишь рекламный ход. Карузо тогда еще не настолько обогнал коллег по артистическим и вокальным возможностям, чтобы действительно именоваться «величайшим тенором мира». Однако начало «золотой легенде» было положено, и спустя всего несколько лет эта фраза воспринималась уже как несомненный факт.

Успех пластинок Карузо был столь велик, что Конрид кусал локти из-за того, что не предусмотрел в контракте пункт о звукозаписях. Вступая на должность управляющего театром, Конрид принял решение бороться с культом «звезд». Тем не менее именно ему — в первый же период его «правления» — удалось открыть самую яркую «звезду» за всю историю «Метрополитен-оперы».

За сезон в Америке Карузо получил 30 тысяч долларов — огромную по тем временам сумму