Карузо - [137]
Карузо ответил в одном из интервью, что никогда не переставал быть итальянцем и, если потребуется, он пойдет простым солдатом в итальянскую армию. Одна из «невест» Карузо, Эмма Трентини, так прокомментировала это заявление: Энрико чересчур тучен, чтобы сражаться с оружием в руках. Но он вполне мог бы служить, например, армейским поваром… Тенор же не уставал повторять, что только карьера привела его в Америку и что он никогда не терял связи с родиной.
Гала-концертом в театре «Костанци» дирижировал Артуро Тосканини. В начале прозвучала увертюра к «Вильгельму Теллю» Дж. Россини. Далее исполнялся второй акт из «Мадам Баттерфляй» с Лукрецией Бори и Джузеппе де Лукой, затем третий акт «Эрнани» Дж. Верди с Маттиа Баттистини и Эджидио Кунего. Несмотря на участие в концерте самого «короля баритонов», главным событием этого вечера, естественно, стали сцены из «Паяцев», которые Карузо исполнил с Бори, Де Лукой, Анджелой Бадой и Риккардо Тегани. Результат превзошел все ожидания. Публика пришла в такой восторг, что Тосканини, изменяя своей привычке, вынужден был на этот раз уступить и дать возможность Карузо повторить «Vesti la giubba». Поддавшись общему энтузиазму, неистово аплодировали и дети Карузо, но Рина остановила их и сказала:
— Мы же одна семья. А семья не должна аплодировать…
Фофо, который слышал отца первый (и единственный!) раз в театре, вспоминал: «Будучи сыном великого певца и артиста, я был похож на сына сапожника из итальянской пословицы, который ходил босиком, потому что его отец делал обувь остальным. До этого я очень редко слышал, как отец поет. Когда он пел ежедневно, я был еще слишком мал, чтобы оценить его мастерство. А за все годы детства я видел отца лишь в течение трех летних месяцев, когда он приезжал в Италию. В это время он пытался отдохнуть и расслабиться, поэтому практически не пел. Тем не менее я представлял его голос очень хорошо, несмотря на редкие минуты, когда он при мне звучал.
Бенефис в Риме был устроен в помощь итальянским беженцам, которые стекались в Италию из мест военного конфликта. Для меня это был страшный вечер. В бинокль я видел, как дрожала рука отца, когда он ударял в большой барабан при выходе в „Паяцах“, и в тот момент я ненавидел сцену, театр, пение и вообще все. Я так разволновался, что заткнул уши и опустил руки только тогда, когда раздался рев приветствий. Все аплодировали, как сумасшедшие. Это был триумф, равного которому я не видел. Отец не выступал в Италии одиннадцать лет, и на его родине нередко можно было услышать крайне нелестные отзывы о вокальной форме Карузо. Когда я услышал овации, у меня потекли слезы радости. Я был невероятно горд за отца — даже не за его успех, а потому, что он опроверг все злопыхательства. Но я пережил такое напряжение, что поклялся больше никогда не ходить на спектакли с его участием. Я не мог больше видеть папу во власти публики — жертвой невероятного напряжения и чувства ответственности перед аудиторией…»>[334]
На следующий день все газеты только и писали, что Карузо своим выступлением опроверг все слухи о его проблемах с голосом и доказал, что он действительно является лучшим тенором мира. Отмечалось также, что голос певца стал более «темным» и «тяжелым», но его бархатный тембр остался по-прежнему необычайно красивым и свежим. Очень хвалили Энрико и за актерское мастерство, за умение перевоплотиться в образ и способность передать публике чувства своего героя. Это признание земляков стало одним из самых волнующих и важных моментов во всей артистической биографии Карузо.
После римского бенефиса Энрико сразу же отправился в Америку, чтобы успеть к открытию очередного сезона «Метрополитен-оперы». В Неаполе он не стал заезжать к родным, а сразу поехал в гавань. Мачеха и Ассунта ждали его на пирсе. Он быстро попрощался с ними, и моторная лодка умчала его к теплоходу «Королева Италии». Карузо сопровождали секретарь Арман Лекомте и камердинер Марио Фантини. На борту его встречал Сегурола, прибывший из Генуи. Годы спустя испанский бас рассказал об этом путешествии: «Едва пассажиры увидели, что Карузо приближается на моторной лодке, они стали приветствовать его, размахивая платками.
— О, у вас отличное зрение, — улыбнувшись, сказал Карузо, поднявшись на борт.
Под бурные овации пассажиров он прошествовал по палубе.
Вечером корабль сделал остановку в городе, чтобы пополнить запасы угля. После игры в покер Карузо сказал:
— Андреа, давай завтра пообедаем в Гибралтаре. Присмотри какое-нибудь местечко, где мы могли бы съесть паэлью[335] — я очень ее люблю.
Днем мы отправились в город. Было очень жарко, пыль от лошадей стояла столбом. Нас мучила жажда. Извозчик предложил заглянуть в ближайшую таверну. Мы пересекли границу Англии и Испании и вскоре оказались в довольно живописном месте. Таверна была — ну просто как в „Кармен“! Мы заказали прохладительные напитки и, пока их ждали, разглядывали убранство комнаты. Наше внимание привлек красочный плакат, объявлявший о корриде. На нем был изображен в нарядном костюме тореадор. Карузо спросил меня, кто это такой. Я не знал и спросил хозяина, который без всякого грима и костюма запросто мог бы играть на сцене Лилас Пастью. Мой невинный вопрос вызвал всплеск эмоций.
