Карусель (Рассказы) - [18]

В нашем дворе укромный был закуток в высоких кустах, и еще прикрывали это место деревья. Здесь я встал и закрыл глаза, тренируясь.

Пальцем правой руки было необходимо ни за что не дотронуться до носа. То же самое с указательным пальцем левой руки. Почему-то это было не просто, пальцы сами собой тянулись к носу.

Кроме того, вытянув обе руки, надо было растопырить дрожащие — но только обязательно дрожащие! — все свои десять пальцев. За восемнадцать лет после института и военной кафедры от любых лейтенантских сборов я — или на бюллетене у невропатолога, или в командировке дальней, естественно.

Когда я приоткрыл глаза, две бабули, одна простоволосая, другая в берете, замершие перед моими кустами, сразу дернулись в стороны, отворачиваясь, словно никогда они не подглядывали!.. Почему я не потренировался дома, самому непонятно.

Я шел по проспекту, сдерживая шаг. Солнце так светило, и все было ярко. Шли люди, одетые ярко, и пестрые-пестрые витринки палаток, и блестели зеркальные стекла нового банка. А мне очень хотелось бежать. Скорей. Я сдерживал шаг, даже на секунду прижмурил глаза. И наткнулся.

Перегораживая тротуар наискосок, как змея, тянулась толпа. Они стояли в затылок друг другу, но как-то не везде, растрепанно. И еще: толпа была серая, разве что с прокладками цветными, то куртка была оранжевая или шаровары китайские с лампасами. Вся змея дергалась, переступая, влево, только очень медленно.

Вообще-то у каждого, ну пусть не у самых молодых, сохранилось, не важно сколько лет прошло: коли дают, стань в затылок. Но я ведь не мог, я очень спешил, надо было обойти. А прямо передо мной был большой затылок крепкого старика. Он стоял к толпе лицом, ко мне затылком. Руководил или следил?.. Соблюдал порядок?

Прямые седоватые волосы его были как подрублены топором. Явно, дочка или, скорее, внучка ровняли сзади садовыми, что ли, ножницами, и это было похоже на короткую стрижку ударниц с фотографий тридцатых годов.

Я шарахнулся от него левее, чуть не сбив очень радостных пацанов, они шныряли, меняя что-то в толпе. Что — я не понял.

— Ух ты да ух ты! — навстречу мне вдоль толпы, ликуя, плясала бабка, хлопая в ладоши и притопывая, и даже пыталась кружиться, кружиться.

— Ну, чокнутая. — Я попятился.

— Нет, — ответил мне сзади голос. — Если верблюда качает буря, козла ищи уже в воздухе.

— Что?.. — я обернулся.

Какой-то человек с рыжеватенькими щетинками-усами мне улыбался.

— Это пословица, — кивнул он. — Только казахская.

Может быть, оттого, что нацелился я в поликлинику и так боялся растренироваться, соображал я туго. Как будто всерьез я нервный.

А толпа передо мной уже разбредалась с досадой, и танцорка прекратила, остановилась и плюнула.

— Народу много, — объяснил мне рыжеусый, — не хватило. Сигареты двадцать коп, водка три шестьдесят две.

— А-а-а, — понял я наконец, — пробуете, да?! На старые деньги, значит! И вы спон-сор-р.

— Нет, — ответил он. — Подкуйко.

— Это что «подкуйко»?

— Фамилия такая моя. Подкуйко. А вас?..

— Василь Васильевич, — сказал я не очень приветливо, не называя на всякий случай своей фамилии.

— А я Федор Викторович, — улыбнулся он, и рыжеватые его усики шевельнулись. — Подкуйко.

Потом заявил, что сам нездешний, из Кустаная, что идет как раз в мою сторону, и, ни на шаг не отставая, рыжеусый почему-то пошел со мной.

Я шел быстрей, чтобы оторваться, а он не отставал. Зачем пристроился ко мне, было непонятно. Я поглядывал искоса на него. Он был пониже ростом, но коренастый, плечи такие широкие, темный пиджак, и кепка надвинута на лоб. Сколько ему лет, тоже было непонятно.

— Что, безработный? — спросил вдруг на ходу Подкуйко.

— Я? Допустим…

— Тогда свернем сюда, — сказал Подкуйко, — незачем никуда бежать. Вот и скамеечка, присядьте.

Сквер был маленький, деревья редкие, пыльная трава и пустая скамейка.

— Вы понравились мне, — сказал Подкуйко, ладонью тяжело надавливая на мое плечо, чтобы я сел. Я сел. — Не козел явно. А мы таких именно и приглашаем пожить.

— Куда?.. — Я напрягся.

— Да это недалеко отсюда, — успокоил меня Подкуйко, — девяносто три километра. Поля там, речка рядом, лес. Хорошо жить.

— А зачем?.. — Я глядел в него насквозь, подозрительно.

— Экспедиция, поиск разума земли, — усмехнулся Подкуйко. — Я шучу.

— Глупо, — резко объяснил я и встал.

— Глупо, — согласился охотно Подкуйко, задержав меня за руку. — Но самый непобедимый-то человек — это усвой, — кто не боится быть глупым. Сядь.

Лицо у него было точно азиатское, усики, и скулы как каменные, узенькие глаза под кепочным козырьком.

— Ну ты и грозный какой, ну я прямо испугался, — сказал я независимо, раз он на «ты», и я на «ты». — Даже усы у тебя грозные… — И спохватился: — Извини.

— Тоже глупость, — кивнул Подкуйко. — Но принципиально! А ты садись. Са-дись. — И я сел опять. — Пацанва — помнишь? — дразнилась когда-то: папа рыжий, мама рыжий, рыжий и я сам? Вся семья моя покрыта рыжим волосам? Помнишь ты? А я-то, каких цветов мама с папой, — ни сном ни духом! Я сирота.

— Да я тоже, знаешь, — сказал я примирительно, — уже сирота. Да. Уже сирота.

И тут мысль шальная мелькнула.

— Куда ты предлагаешь уехать? — спросил я. — На сколько?