Карусель - [44]

Феба позвонила директору местной школы и отвела Шарлотту на собеседование. Она вернулась домой очень воодушевленная. У нее будет новая школьная форма, темно-синяя с белым. У них в кабинете искусств есть гончарный круг. Она будет учиться играть на кларнете.

Мы увидели по телевизору передачу, где симпатичная девочка показывала, как сделать кукольный домик из картонных коробок. Мы отправились на машине в Порткеррис, пришли в винный магазин и получили четыре крепкие коробки из-под шотландского виски. Купили нож фирмы Стэнли, тюбики клея, краски и кисточки. Вернувшись домой, мы принялись размечать места для двери и окон. Кухня была усыпана газетами, обрезками картона и всякими нашими инструментами.

На небе светила молодая луна. Она взошла на востоке, и ее бледное отражение мерцало в черных водах залива, по которым скользил трепещущий свет.

— Пруденс.

— Что?

— А куда уехал Дэниел?

— Не знаю.

— Почему он уехал?

— Тоже не знаю.

— А он когда-нибудь вернется?

— Надеюсь, да. В один прекрасный день.

— Люди всегда уезжают. Те, кого я люблю. Когда Майкл впервые пошел в школу, дома без него было странно. Так тихо и пусто. И когда я была маленькой, мне было лет шесть, у меня была няня. Я ее очень любила. Но ей пришлось уехать от нас, чтобы присматривать за своей матерью. А теперь вот и Дэниел уехал.

— Ты его едва знаешь.

— Но я давно про него знаю. Феба часто мне про него рассказывала. Она показывала мне вырезки из газет, там про него писали, когда у него были выставки или какие-нибудь события в Америке. Она часто мне про него рассказывала.

— И все же ты его почти не знаешь. Ты видела его всего один день или чуть больше.

— Я не хотела, чтобы он уезжал. Это был не просто пикник. Мы же не просто на тюленей не посмотрели. На них всегда можно посмотреть.

— А что же это было?

— Я хотела поговорить с ним и показать ему разные вещи. У папы никогда нет времени, когда я спрашиваю его о разных вещах. А Дэниел разговаривает со тобой не как с ребенком, он разговаривает так, словно ты уже взрослый. Он никогда не говорит, что ты ему надоел или что ты глупый.

— Ну… возможно, у вас много общего. Тебе интересны те же вещи, что и ему. Может быть, поэтому он кажется тебе таким близким.

— Я бы хотела, чтобы он вернулся.

— Он занятой человек. Важная персона. А теперь он к тому же знаменит. Ему столько всего приходится делать. И художник, он… отличается от обычных людей. Ему нужна свобода. Таким людям, как Дэниел, трудно где-то пустить корни, оставаться все время на одном месте, с одними и теми же людьми.

— Феба тоже художница, и она остается на одном месте.

— Феба не такая. Феба особенная.

— Я знаю. Я поэтому ее и люблю. Но Дэниела я тоже люблю.

— Ты не должна слишком любить его, Шарлотта.

— Почему?

— Потому что не стоит слишком любить человека, которого ты, может быть, больше никогда не увидишь… ох, только не плачь. Пожалуйста, не плачь. Просто это правда, и нет смысла притворяться, что это не так.

Мы покрасили дверь красной краской, а оконные наличники черной. Лили нашла старую коробку из-под одежды, и мы сделали из нее крышу: прочертили посередине линию и согнули пополам так, что получилось два ската. Мы нарисовали на них черепицу.

Как-то днем шел дождь и был сильный ветер, мы с Шарлоттой спускались к берегу мимо полей для гольфа. Повсюду несло песок, а волны прибоя накатывали с расстояния в полмили или больше. Заросли камышей в дюнах пригибало ветром к земле, морские чайки покинули побережье и с криками носились над свежевспаханными полями.

Ни письма, ни открытки не приходило Шарлотте из Южной Африки. От Бетти Карноу и Лили Тонкинс мы узнали, что миссис Толливер отправилась на несколько дней к подруге в Хелфорд. Стало быть, уехали уже три человека.

Мы мастерили мебель для кукольного домика из спичечных коробков и рисовали обои. Мы совершили налет на Фебин мешок с лоскутами и теперь делали коврики из кусочков твида с бахромой по краям. Почти как настоящие, сказала Шарлотта, когда мы их разложили. Она прикрыла дверцу кукольного домика и приникла к его окошку, радуясь миниатюрности предметов в этом маленьком и безопасном мирке.

— Сил нет смотреть на твой несчастный вид, — сказала Феба как-то вечером. Но я притворилась, что не слышала этих слов, потому что мне не хотелось говорить о Дэниеле.

Он ушел. Вернулся к своей беспокойной бродяжьей жизни, к своим поискам. К своей живописи, к выставке, к Петеру Часталу. Возможно, сейчас он уже был в Америке. Может быть, спустя какое-то время, когда будет в состоянии, он пришлет мне открытку. Я увижу ее, проверяя свой почтовый ящик, висящий на входной двери моей квартиры в Айлингтоне. Яркую цветную картинку со статуей Свободы, мостом Золотые ворота или Фудзиямой.

«Отлично провожу время. Хотел бы, чтобы ты тоже была здесь. Дэниел».

Таково было будущее. Мое будущее. Моя работа, моя квартира, мои друзья. Я вернусь в Лондон и буду жить по-прежнему. Сама по себе, так, словно я никогда прежде не была одинока.

Мне снова приснился сон о том, как я плыву в океане. Все было, как прежде. Поначалу вода была мелкой, а затем стала глубокой и теплой. Быстрое течение. Ощущение того, как меня уносит, нежелание бороться и стремление отдаться на волю потока. Я не умирала, я помнила себя в конце этого сна. Я не умирала, я любила. Так почему же я проснулась в слезах?