Карусель - [6]

— А он красив? — поинтересовалась мисс Лэнгтон с улыбкой.

— Вовсе нет, но он один из немногих моих знакомых, которые меня забавляют. Вам он покажется крайне неприятным, а вы, возможно, утомите его до смерти.

С этими словами, рассчитанными на то, чтобы более молодая собеседница расслабилась, мисс Ли снова уселась у окна. День выдался теплый и солнечный, но деревья, желтые и красные, тронутые первым заревом осени, отяжелели от дождя, который прошел ночью. Была какая-то печально-чувственная страсть в Сент-Джеймском парке с его прохладной спокойной водой, едва различимой за густой листвой, и тщательно выстриженными газонами; и мисс Ли созерцала пейзаж со смутным чувством самоудовлетворения, ибо жизнь в достатке оказалась весьма комфортна.

— Что можно подарить поэту? — вдруг спросила мисс Лэнгтон.

— Разумеется, словарь рифм, — ответила ее подруга улыбаясь. — Или руководство Брэдшоу по тому, как найти эстетическую ценность в здравом смысле.

— Не говорите ерунду, Мэри. Мне правда нужен ваш совет. Я знаю одного молодого человека в Теркенбери, который пишет стихи.

— Я никогда не встречала молодых людей, которые бы их не писали. Уж не влюбились ли вы в бледного страстного викария, Белла?

— Я ни в кого не влюбилась, — ответила мисс Лэнгтон, едва заметно вспыхнув. — В моем возрасте это было бы нелепо. Но я хотела бы рассказать вам об этом мальчике. Ему всего двадцать, и он работает клерком в местном банке.

— Белла! — воскликнула мисс Ли с наигранным ужасом. — Не говорите мне, что вы заигрываете с человеком, который не входит в ряды аристократов. Что сказал бы декан? И подумать только — поэтически настроенный мальчик! В вашем возрасте женщина должна ежедневно молиться Создателю, чтобы Он уберег ее от любви к мужчине на двадцать лет моложе ее. Это одна из самых распространенных болезней в наши дни.

— Его отец торговал льняными товарами в Блэк-стейбле и отправил его в королевскую школу в Теркенбери. И там он получил все возможные стипендии. Он собирался в Кембридж, но его родители умерли, и, чтобы заработать на жизнь, ему пришлось устроиться в банк. Он пережил нелегкие времена.

— Но как вы вообще познакомились? Я не знаю сообществ более закрытых, чем население города с кафедральным собором, к тому же я помню, что вы не разрешаете представлять вас кому бы то ни было, пока не убедитесь, что его имя значится в списках поместных дворян.

Мисс Ли, свободная от любых предрассудков, яро высмеивала кузину за благоговение перед местной аристократией; и хотя ее собственное имя фигурировало в знаменитой книге пэров Берка[5], она скрывала этот факт как нечто постыдное. По ее мнению, благородное происхождение давало лишь одно преимущество — возможность с чистым сердцем осмеивать напыщенность представителей голубых кровей.

— Мне никогда его не представляли, — неохотно ответила Белла. — Я подружилась с ним случайно.

— Моя дорогая, это звучит в высшей степени непристойно. Надеюсь, он по крайней мере спас вас, когда какой-то несчастный случай приключился с вашим экипажем. Это, похоже, один из любимых приемов Купидона. Этому богу всегда не хватало воображения, и его методы чудовищно банальны… Только не говорите, что этот молодой человек сам заговорил с вами на улице!

* * *

Белла Лэнгтон не могла рассказать всю правду мисс Ли о знакомстве с Гербертом Филдом, потому что оно в значительной степени явилось следствием определенного душевного состояния, которое едва поддавалось ее собственному пониманию. Ее посетило замешательство, возникающее у большинства незамужних женщин, когда юность проходит, а впереди уныло маячит монотонная зрелость. Уже какое-то время привычные обязанности не приносили ей удовольствия, и ей казалось, что она слишком часто делает одно и то же: дни шли нескончаемой чередой, раздражая однообразием. Ее охватило беспокойство, которое заставляло одних, безвестных или знаменитых, как отважный Кортес, пуститься в плавание по неизведанным морям, а других — таких было не меньше — подвигало на приключения, опасные для души. Теперь она с завистью смотрела на подруг-ровесниц, воспитавших прекрасных детей, и не без труда гнала прочь зарождавшиеся сожаления об упущенном женском счастье — все ради отца, который был одинок в целом мире и совершенно беспомощен и непрактичен. Эти чувства сильно ее удручали, ведь она всегда обитала в своем маленьком мирке, занятая богоугодными и добрыми делами. Эмоции, обуревавшие ее душу, казались искушением дьявола, и она обратилась к своему Богу за утешением, которого так и не получила. Белла пыталась отвлечься, занимаясь работой, и с удвоенным рвением руководила благотворительными учреждениями. Книги оставляли ее в таком же унынии, но, стиснув зубы, с яростной решимостью, она начала учить греческий. Ничего не помогало. Против воли ее атаковали новые мысли; и она приходила в ужас, поскольку ей казалось, будто ни одну женщину никогда еще не терзали столь дикие и постыдные наваждения. Она тщетно напоминала себе, что имя, которым она так гордится, вынуждает ее взять себя в руки, а положение в Теркенбери обязывает ее даже в самых сокровенных помыслах служить примером более простым людям.