Карты на столе. Немой свидетель. Смерть на Ниле - [180]

Саймон удрученно покачал головой.

— Я действительно слушал вполуха. Я сказал: «Да никому сейчас не интересно, как там было с отцами. Тут своя жизнь несется как угорелая». Что-то в этом роде я сказал.

Бесснер сухо сказал:

— Ach, я могу высказать догадку. Есть такой недовольный человек на борту.

— Вы имеете в виду Фергюсона? — спросил Пуаро.

— Да. Раз-другой он высказывался против миссис Дойл. Я сам слышал.

— Как же во всем этом разобраться? — спросил Саймон.

— Мы с полковником Рейсом должны расспросить всех пассажиров, — ответил Пуаро. — Пока мы всех не выслушаем, строить предположения неразумно. Кроме них имеется горничная. Ее нужно выслушать в первую очередь, и, может быть, лучше всего выслушать ее здесь. Присутствие мосье Дойла может помочь делу.

— Это хорошая мысль, — сказал Саймон.

— Она давно служила у миссис Дойл?

— Всего пару месяцев.

— Только пару месяцев! — воскликнул Пуаро.

— А что, разве…

— У мадам были драгоценности?

— Жемчуг, — сказал Саймон. — Она как-то сказала, что он стоит не то сорок, не то пятьдесят тысяч. — Его передернуло. — Господи, неужели вы думаете, из-за проклятого жемчуга…

— Кража не исключена как мотив преступления, — сказал Пуаро, — хотя это весьма сомнительно… Впрочем, увидим. Давайте пригласим сюда горничную.

Луиза Бурже была та самая живая брюнетка романского типа, которую Пуаро уже отметил.

Сейчас, впрочем, от ее живого вида ничего не осталось — заплаканная, перепуганная. При этом взгляд у нее был с хитрецой, и это не расположило в ее пользу Рейса и Пуаро.

— Вы Луиза Бурже?

— Да, мосье.

— Когда в последний раз вы видели мадам Дойл?

— Вчера вечером, мосье. Я ждала ее в каюте, потом раздела.

— Когда это было?

— Что-то после одиннадцати, мосье. Не могу сказать точно. Я раздела мадам, уложила и ушла.

— Сколько времени все это зашло?

— Десять минут, мосье. Мадам устала. Она велела выключить свет, когда я уходила.

— Что вы делали потом?

— Пошла к себе в каюту, мосье, это на средней палубе.

— Ничего заслуживающего внимания не слышали, не видели?

— Каким образом, мосье?

— Вам лучше знать, мадемуазель, — одернул ее Эркюль Пуаро.

Она бросила на него косой взгляд.

— Но, мосье, меня не было поблизости… Что я могла видеть или слышать? Я была у себя внизу, и даже каюта у меня по другому борту. Ничего я не могла слышать. Вот если бы мне не спалось и я поднялась наверх, тогда я, может, увидела бы, как в каюту мадам входит — или выходит из нее — этот убийца, это чудовище; а так…

Она моляще потянула к Саймону руки.

— Мосье, заступитесь — что же это такое?! Что мне еще сказать?

— Дорогуша, — оборвал ее Саймон, — не валяйте дурака. Никто и не думает, что вы видели или слышали что-то. Вам ничто не грозит. Я позабочусь о вас. Никто вас ни в чем не обвиняет.

Луиза обронила:

— Мосье очень добр, — и скромно потупила глаза.

— То есть, мы так понимаем, что вы ничего не видели и не слышали, — нетерпеливо сказал Рейс.

— Я это и сказала, мосье.

— И вы не знаете никого, кто испытывал неприязнь к вашей госпоже?

К общему удивлению, Луиза энергично закивала головой.

— О да, это я знаю. На этот вопрос я решительно отвечу «да».

Пуаро сказал:

— Вы имеете в виду мадемуазель де Бельфор?

— Ее — конечно, но я говорю не про нее. На пароходе есть еще один человек, который не любил мадам, злился за то, что она навредила ему.

— Господи! — воскликнул Саймон. — Что все это значит?

Так же утвердительно и с тою же энергией кивая головой, Луиза продолжала:

— Да, да, да — это именно так! Это касается прежней горничной мадам, моей предшественницы. Один мужчина — он механик на этом пароходе — хотел жениться на ней. И моя предшественница, ее зовут Мари, была не против. А мадам Дойл навела справки и выяснила, что этот Флитвуд уже женат — у него жена цветная, отсюда. Она потом вернулась к своим, но он-то считался женатым — понимаете? И мадам рассказала все это Мари, Мари расстроилась и запретила Флитвуду показываться ей не глаза. Так этот Флитвуд — он пришел в ярость, и, когда выяснилось, что мадам Дойл и мадемуазель Линит Риджуэй это одно лицо, он прямо сказал мне, что готов ее убить. Он сказал, что своим вмешательством она поломала ему жизнь.

Луиза победно замолчала.

— Интересно, — обронил Рейс.

Пуаро повернулся к Саймону.

— Вы что-нибудь знали об этом?

— Ничего, — чистосердечно ответил Саймон. — Вряд ли даже Линит подозревала, что этот человек на пароходе. Она, скорее всего, забыла этот эпизод.

Он обернулся в сторону горничной.

— Вы что-нибудь говорили об этом миссис Дойл?

— Нет, мосье, конечно, не говорила.

Пуаро спросил:

— Вы что-нибудь знаете о жемчуге вашей госпожи?

— Ее ожерелье? — Луиза округлила глаза. — Оно было на ней вчера вечером.

— Вы видели его, когда она ложилась спать?

— Да, мосье.

— Куда она его положила?

— На столик у постели — как всегда.

— Там вы и видели его в последний раз?

— Да, сэр.

— Видели вы его сегодня утром?

Ее лицо приняло испуганное выражение.

— Mon Dieu!¹ Я даже не поглядела. Я сразу подошла к постели, увидела мадам; потом я закричала, выбежала за дверь и упала в обморок.

Эркюль Пуаро кивнул головой.

— Вы не поглядели. А я приметливый. На том столике рядом с постелью сегодня утром не было жемчуга.