Картины эксгибициониста - [97]

Единственный человек, кто мог издавать звуки, был Карл. Он послушно затянул самое длинное соло всей жизни, а нам с Грегом ничего не оставалось, как скрыться в грим–уборных и умолять персонал прекратить беспредел, учиненный полицией. Следующее, что я помню, как меня подняли два здоровых охранника и запихнули с Грегом кучей в лимузин. Только спустя три километра мы приоткрыли окно. До сих пор было слышно соло Карла.

Ты знаешь, он чертовски хороший барабанщик, — отметил Грег. — Послушай–ка! Никаких усилителей, мы за три километра, а засранца до сих пор слышно.

И вот мы с Грегом валяемся в джакузи.

— Интересно, что там с Карлом.

— Не знаю. Наверно, снимает майку перед тем, как ударить в гонг.

Час спустя изнурённый барабанщик вломился в двери джакузи.

— Уроды! Я намекал вам, когда вернуться, а вы взяли и смылись! И что я вижу? Вы трещите в джакузи!

— Ладно тебе! Хочешь к нам?

Японская пресса требовала объяснений неумышленного побега. Пресс–конференцию устроили в Токио. Грег руководил процессом как истинный дипломат. В общем, он обвинил полицию Осаки в учинении беспредела и отключении электричества. Если бы электроэнергию оставили, мы бы смогли предотвратить свалку, продолжая играть. Пресса послушно записала слова в блокноты, издавая шумы в стиле Кабуки.

Грег с Карлом уехали из Японии, чтобы подготовиться к американским концертам, а я позвонил Кансаи.

— Почту за честь принять тебя у себя дома. Я пришлю лимузин в 6 30.

Наконец он появился. По воле случая в холле дежурила толпа фанатов, и она снова была там. На том же месте, за спинами остальных. Кансаи заметил мой интерес.

— Нравится?

— Ммм… да.

— Один момент.

И он вылез из лимузина и нырнул в толпу.

Вскоре он вернулся.

— Все нормально. Она будет меня дома.

Когда девочка приехала, я заколебался. Я не мог привыкнуть к почти рабскому поведению жены Кансаи на кухне, а эта маленькая девочка безмолвно сидела на краешке скамейки. Подали к столу, и пока мы с Кансаи ели, девочка сидела на кухне. По окончании вечера Кансаи, заговорщически подмигнув мне, дал указания водителю доставить нас к дверям отеля. Он сделал это так, словно у бедной девочки не оставалось иного выбора. Когда мы добрались до отеля, дежурящая «банда» ушла, и я тихонько провёл её до лифта. В комнате она уселась на кромку кровати, я уже лежал под одеялом. Она не понимала по–английски, я — по–японски. Она глядела в пол. Я похлопал по свободному месту рядом с собой, чтобы она поняла намёк. Этого не случилось, пока я не выключил свет, и только тогда она забралась под одеяло.

— Юнгфрау, — прошептала она.

— Что?

— Юнгфрау… я — девственница.

Я сначала решил отказаться от затеи, но отступать было поздно. Надеюсь, ей не было больно.

Настало утро, девочка запаниковала. Если её друзья увидят, как она выходит из моего номера, то убьют её. Она постаралась объяснить, чтобы я не смотрел прямо на неё, когда они приедут в аэропорт попрощаться. И выйдя в коридор, направилась в сторону запасной лестницы. Она ушла. Я стал собирать чемоданы, стараясь не смотреть на окровавленную простыню.

И вот я сажусь в самолёт, она снова там, за спинами остальных.

У этой истории есть продолжение.

В 1990–м я выступал в Токио с The Best. Как обычно, меня задарили подарками. По какой–то причине — сам не пойму, почему — я позвонил, чтобы поблагодарить отправителя одного конкретного изумительного цветочного ансамбля. Она сказал, что завтра придет в отель, можно ли ей подойти и поздороваться? У меня было запланировано несколько интервью, но я подумал, что ничего не случиться, если мы минут пять поболтаем.

В тот день я восседал в фойе отеля с бокалом белого вина в окружении репортёров. И внутрь вошла очень консервативно одетая леди. Она уселась чуть вдали от места, где я отвечал на вопросы. Когда пресса ушла, она заметила: «Я вижу, ты больше не пьешь коньяк».

Пока я всматривался в её лицо, она улыбнулась.

Нет, не может быть!

— Я была так молода.

— Боже мой! Это ты! Ты? — я только и смог проговорить.

— Ты помнишь?

— Конечно.

Должно быть, она заметила моё замешательство, но, скорее всего, ей польстило, что я действительно запомнил то, что стало для неё важнейшим событием в жизни… восемнадцать лет назад.

Когда я пришёл в себя, то спросил, чем она занимается.

— Я — пианистка.

Я мог разразиться шквалом арпеджио.

Мы поговорили минут пять, но я не собирался продолжать общение, равно как и она. Ей стало лучше от того, что встретила меня… и, что я помнил. Я тоже почувствовал себя лучше.

Когда в последствии я рассказал эту историю Уиллу Александру, моему технику, он ухмыльнулся: «Ты мог бы остаться и дольше в Японии в семьдесят втором. Можно было сделать целый оркестр!»

17. Manticore готова к взлёту

Пока мы гастролировали по Америке, до нас дошла информация, что мы снова победили в едва ли не всех британских опросах. Даже был организован концерт победителей опросов на лондонском крикетном поле Oval. Была создана объёмная фигура Таркуса исходя из концепции группы, по эскизам Уильяма Нила. Таркус представлял из себя броненосец, но теперь ещё и с пушками! По такому случаю мы заказали целых два шестифутовых Таркуса, с пушками по обоим бокам, стрелявшими полистироловыми шарами. Их устанавливали по краям сцены, но на каждый концерт возить их было невозможно из–за размера, отъедавшего значительное пространство у наших инструментов. Но в брайтонском Dome нашлось местечко для одного — прямо в центре сцены над фортепиано.