Картины эксгибициониста - [90]

Ли и Брайан не заслуживали второго облома.

Тонкая бледная линия подчеркивала регулирующие ручки студийного пульта. Она не столько обозначала позиции регуляторов микшера, сколько микшировала позиции регуляторов. Такая же полоска пролегала у Грега под носом. Ему было весело, а музыка расплачивалась за это.

Композиции “Trilogy” требовалось соло в 6/8, сразу после слов Грега «… and wake up with the sunshine pouring right down where you lay» (просыпайся с лучами солнца, освещающими твоё ложе). Я подготовил одно такое соло, но когда дело дошло до записи, ничего не вышло. Около полуночи мини–муг был подключен, баланс сведен, место на дорожках выделено. Осцилляторы мини–муга оставались такими же чувствительными, склонными не соглашаться с выбранной вами тональностью или же изобретать новую гамму, от которой большинство восточных музыкантов сморщили бы нос.

Со второй попытки соло получилось и по настоянию Грега мы перешли к наложению фортепианной партии. До двух ночи всё было нормально, пока я не попросил прослушать записанное. В то время, как плёнка отматывалась, Грег и Эдди затянулись косячком, нюхнули разок, выпили по коньячку и наконец нажали на «Play». Я расслабился и начал с нетерпением слушать. Я хотел услышать вещь целиком во всём великолепии стерео–звука и ближе к соло был натянут, как струна. Вот оно! Я был так горд. Но вместо соло наступила тишина, ничего. Невероятно сложно описать, каково слышать пустоту в два часа ночи: ощущения несколько глубже, если бы вы слушали пустоту в два дня, когда на улице светло.

— А где соло?

— Ммм, должно быть где–то здесь. Подожди, — пробормотал Эдди.

— Вы его, блять, грохнули, не так ли?

— Да ладно, сыграешь ещё одно, — сказал нерешительно Грег, как будто мы говорили о дюжине яиц из круглосуточного супермаркета.

— То соло — всем соло соло, ты понимаешь? — завопил я. — Если бы вы не обдолбались до усрачки, мы бы сейчас закончили альбом!

Лицо Эдди выражало нечто среднее между виной и отчаянием. Трансформация выражения лица усиливалась количеством принятого.

Ничего не оставалось, как делать новый дубль. Но в два утра ничто не заменит утерянное. Ничто, только принятие факта пустоты и подготовки к новому дублю. С ними спорить бесполезно, лучше согласиться. До сих пор я не могу спокойно слушать то соло. Полное destifinado — out of tune[60].

К началу 1972 года я прикупил положенный поп–звезде дом в сельской местности, игнорируя факт, что мне придется два часа добираться до основного места бизнеса — Лондона. Я приобрел коттедж раннего тюдорского периода в Уилдене, что в восточном Суссексе, с дубовыми балками и десятинным амбаром в придачу. Дом окружал сад в шесть с половиной акров, имелось четыре конюшни. Фасад довершал фарсовый сценарий. Сигары и прочее воспламеняющиеся, лучший коньяк из бокалов уотрефордского хрусталя, — натуральный помещик. Я пытался вести себя, как безупречный отец, муж, но безумно цеплялся за стог сена в этой глуши, приводившей меня в уныние. Eщё никогда на меня не наваливалось столько ответственности. Все случилось так быстро, что бутылка коньяка незаметно вползла в мою жизнь.

Приготовления Грега и Ди Энтони по заключению сделки практически завершились. Ди должен был стать нашим новым менеджером. Несмотря на наш с Карлом скептицизм, в целом картинка складывалась хорошо. Нам потребовалось время, чтобы увидеть в Ди некую привлекательную силу, несмотря на вздорный характер. Он мог найти лучшие контакты в трудные времена.

Тем временем, мой отец по–своему принял меры безопасности в окрестностях поместья, стреляя из духового ружья в белок, облюбовавших чердак. В четыре утра, он мог поклясться, они топотали как взвод пехоты по чердаку, обгладывая деревянные балки.

— Мне кажется я одну достал, — сказал отец возбужденно.

— Спасибо, папа! Но ты лучше не высовывайся, а то опять отправят на фронт.

Я купил мотоцикл. Такой, что надо. Нортон 750. Я слишком часто падал с маленькой пятидесятикубовой Хонды Monkey Bike — всё, что могли видеть таксисты, когда я проезжал мимо них на двухколёсном чуде, так только макушку. Требовалась большая громкая машина, чтобы меня было видно издалека. По дороге от Ли Джексона, рисуясь на своём семьсотпятидесятом блестящем красавце, меня развернуло на 360 градусов по гололёду. Я ударился башкой об асфальт, не успев пожалеть о ненадетом шлеме. К сожалению, поздно было и подумать о том, что голова не обладает упругостью теннисного мячика на финале Уимблдона. Добрый парень вытащил байк из окна магазина, пригласил меня к себе в дом почиститься, глотнуть виски и доставил в больницу. Я воспользовался его гостеприимством, отказался от госпитализации и алкоголя, пока не глянул в зеркало и не увидел торчащую кость. Кость выглядело чудовищно белой, но пришлось заставить себя глядеть. Он торчала над правым глазом, как часть раковины, над которой я склонился. Лоб тоже был настолько бледным, будто его на неделю окунули в белила. Я глядел на… я глядел на череп!

И тут меня озарила идея. Я практически глядел на машину! Пришлось принять добрую порцию виски, хоть и убив тем самым несколько клеток мозга, и добрый спаситель отвёз меня в больницу.