Картины эксгибициониста - [30]

Политические убеждения Ли в те времена склонялись к определённой анархии. Конкретно, он ненавидел профсоюз музыкантов, обзывая их «музыкальными работягами»: «Профсоюз вообще не должен существовать. Музыка — творческий акт, ей не нужен профсоюз». Он развил свою мысль дальше: «Они нужны для водителей автобусов и таксистов, которые иногда выходят на забастовки. Поп–музыканты находятся на самом дне табели о рангах. Они ведь грязные и немытые засранцы, а не чистенькие стриженные паршивцы из танцевальных оркестров, посещающих собрания профсоюза. Был я там пару раз. Зачем сидеть несколько часов и слушать о том, как тысячи фунтов утекают из наших карманов? Плохие музыканты пытаются добиться власти путём создания комитетов и организации мероприятий для настоящих музыкантов. Если бы у нас было время, мы бы посещали собрания и ни за что не выбрали их в руководство, но мы слишком заняты. Ты просто платишь целевые и пытаешься игнорировать их. Профсоюз только создаёт проблемы. Никто не может играть в Швеции только потому, что промоутеры не принимают взамен шведские группы. Если профсоюз и должен существовать, то в качестве советчика, а не диктатора. Если я хочу играть в ЮАР, я буду там играть. Они же только мешают — пусть катятся в Кремль».

Привычка Ли таскать с собой «Цитаты Председателя Мао Цзэдуна» помогла придумать название для нашего альбома, «The Thoughts of Emerlist Davjack».

Необходимо было создать обложку альбома, и мы оказались в фотостудии в Сохо, практически в костюмах Адама — завёрнутые в большую полиэтиленовую плёнку, в позе зародыша. Идея Ли для задней части обложки приятно возбуждала его сексуальный аппетит. Он нашел где–то женщину с огромным бюстом и предложил фотографу спроецировать слайды группы на её обнаженное тело. Полученным результатом я не был доволен. Моё лицо наложилось как раз на гигантскую грудь, и стало напоминать искаженного Багза Банни. Моё самолюбие лишь вызывало раздражение и насмешки остальных до тех пор, пока мы не нашли компромисс. Фотограф расположил наше фото, где мы стоим на травянистом кургане, чуть ниже, слегка растянув по вертикали.

Реакцию на «The Thoughts of Emerlist Davjack» лучше всего охарактеризовала рецензия из Daily Mail от 28 октября 1967 года:

Вот она — необычная группа с пластинкой, обещающей стать хитом. Клавесин, дрожащий голос, экстравагантные мелодии, церковные вставки и всё остальное. И каким–то образом, всё остается удивительно не претенциозным.

6. Хендрикс возглавляет список

Очередь желающих попасть внутрь растянулась от дверей клуба «Марки» вдоль по Уордор стрит до самой Шафтсбери авеню, длинная извилистая цепочка в целую четверть мили. На счастье английская погода не возражала против массового скопления людей, одарив нас одним из редких тёплых летних вечеров. Если бы зарядил дождь, разразилась гроза или пошел снег, это не имело никакого значения для людей из очереди, несмотря на то, что клуб мог едва вместить восемьсот человек. Понятно, что не всех пустят внутрь. Самый ожидаемый концерт Лондона никто не хотел пропустить: все, кто хоть немного интересовался происходящим в лондонских клубах, недоверчиво отнеслись к объявленному списку музыкантов, готовящихся выступить в «Марки». Неужели состав групп окажется обычной мистификацией?

Таксист вёз незнакомого пассажира вдоль очереди по дороге к служебному входу клуба.

— И чего это они здесь толпятся?

— Сегодня играет Джими, и я тоже.

— А ты кто такой?

— Ээээ, The Nice.

— Какой nice?

— Просто… THE NICE.

Я всё ещё сожалел о том, что согласился на название.

Когда я расплачивался с таксистом, он произнёс: «Странно. Не понимаю, куда катится это поколение со своими попонами, цветами и колокольчиками. Иногда я думаю, что я вожу колхозный двор».

Зайдя внутрь я обнаружил, что наше оборудование установлено так, что его легко можно убрать во время перерыва. В то же время Маршаллы Хендрикса высились небоскрёбами на сцене. У него уже было два хита, “Hey Joe” и “Purple Haze”, неудивительно, что пол–Лондона хотело попасть туда.

Убедившись, что всё работает как надо, я проскользнул через служебный выход и присоединился к своим товарищам, устроившимся в уютном заведении под названием «La Chasse». Оно располагалось в нескольких ярдах от «Марки», и туда нередко заходили представители музыкальной элиты: несколько лестничных пролётов, и ты можешь увидеть сквозь стенки пустого бокала всю музыкальную общественность Лондона.

— Народу там — тьма, — заметил Джек Барри, владелец «La Chasse». — Вам лучше вернуться часов в пять, если хотите выйти на сцену.

Работая локтями, с трудом протиснувшись сквозь толпу, мы наконец зашли в клуб, который превратился в парилку. На стенах образовалась влага, стекавшая подобно водопаду, а разгоряченная публика рвалась к сцене. Требовалась тактика коммандос, чтобы добраться до гримёрки, располагавшейся прямо у сцены. Столько народу: я не был уверен, что наши усилители потянут. И вот мы вышли на маленькую сцену, чтобы отыграть блестящий сет перед ревущей толпой.

Мы закончили и ввалились в гримёрку. И вот он во всем великолепии: в сумасшедшем прикиде — убойной комбинации рыцаря и мушкетёра. Он источал настолько сладкую ауру, словно мёд вытекал из вафли. Он сказал, что ему понравилось наше шоу, и пригласил нас присоединиться к предстоящему туру по Англии. Никто никому не смотрел в глаза, его предложение мы восприняли с сомнением, а он отправился довершить дело, начатое The Nice. Я уже покинул клуб, когда Хендрикс вышел на сцену и разжёг дьявольскую печь до адской температуры. Это произошло 24 октября 1967 года.