Картины доисторической жизни человека - [20]

На той стадии развития, на которой находилась рассматриваемая нами община, без сомнения, уже существовало хотя и слабое, но все-таки уже более или менее выработанное и удовлетворяющее человека миросозерцание. Он имел уже понятие о многом, что доставляло материал для дальнейшего развития почти всех социальных идей. Идеи об одушевленном и неодушевленном, о сне и сновидениях, об обмороке, апоплексии, каталепсии, экстатическом исступлении и других формах бесчувственного состояния, в свою очередь породившие представления о смерти и воскресении, идеи о душах, тенях, духах, демонах, загробном мире и загробной жизни, — все это явилось довольно рано в сознании первобытного человечества и уже создавало для него внутренний мир человеческой души, отличный от мира, его окружавшего. «Теория душ, где жизнь, мысль, дыхание, тень, отражение, грезы, видения — сближаются и объясняют друг друга одним из тех смутных и сбивчивых путей, которые удовлетворяют неопытного мыслителя», существовала, без сомнения, в период полированного камня почти у всех человеческих общин. Из общего комплекса всех этих идей вытекал уже другой ряд идей, приводивший прямо к постройке известных культов и религий…

VIII

Мы не станем, однако, без всяких фактических оснований воспроизводить миросозерцание и психическую жизнь нашей общины; мы позволим себе лишь вкратце набросать тот комплекс социальных представлений, без которого едва ли могла существовать даже первобытная человеческая община. Образчики этой последней мы можем видеть и в настоящее время среди некоторых низших австралийских и африканских дикарей. По аналогии с этими последними мы можем составить некоторое представление и о том, каковы были социальные отношения человеческих групп в конце периода каменного века, когда человек по своему развитию едва ли уступал некоторым из дикарей, существующим и поныне и тоже едва выходящим из культуры каменного века.

Можно с уверенностью сказать, что, несмотря на самые близкие отношения, существовавшие между членами одной и той же семьи, — в описываемую нами эпоху еще не было не только брачных установлений, но даже и настоящей человеческой любви. Тем не менее, если проблески этой последней мы встречали уже при описании первичной человеческой семьи, то, несомненно, при собирании отдельных семей в общины мало-помалу могла нарождаться не только семейная, но и более подходящая к нашему христианскому идеалу любовь. Вначале она, правда, была очень слаба и проявлялась не столько в массе, сколько у исключительных натур, одаренных особенной впечатлительностью и представлявших новые человеческие типы, в которых внутренняя сторона жизни начинала брать верх над внешней. До появления же первых альтруистических чувств даже между мужьями и женами, родителями и детьми было очень немного действительной привязанности; каждая семья представляла своего рода общину, связанную более общими интересами — работой и взаимопомощью, чем искренней привязанностью и любовью. Муж и жена долгое время были — не связанная крепко пара, а два существа, сходившиеся ради общих интересов, несшие одинаково тяготу жизни и легко расходившиеся под влиянием самых ничтожных внешних причин. Община теснее соединила семьи, скрепила отчасти брачные союзы, но, с другой стороны, до известной степени подчинила себе как отдельных членов, так и целые семьи: нередко сами дети принадлежали не семье, а целой общине, распоряжавшейся ими, как своим имуществом. Особенно же это относилось к женщинам, бывшим нередко собственностью всей общины. Ввиду спутанности понятий о взаимном отношении обоих полов между собой, сами браки были довольно разнообразны; нередко они были временными или такими союзами, в которых муж мог иметь нескольких жен, а жена нескольких мужей. Наше представление о семьях, — по-видимому, таком естественном первом сообществе людей, связанных близким родством и многими общими интересами, — совершенно не сходится с тем, что нередко в отдаленной древности представляло семью. Нередко эта последняя группировалась около одной матери и нескольких отцов; гораздо чаще центром семьи был отец, а дети принадлежали различным матерям. Мы не можем определить, какого рода были семьи в нашей первобытной общине, но, по всей вероятности, она переживала период, в котором происходило уже более или менее правильное группирование больших семей…

Недолго, однако, наслаждалась миром наша юная община. Недружелюбные отношения между ней и метрополией, сильно обострившиеся после похорон старого вождя и убийства молодого руководителя юной общины, усиливаемые постоянной завистью старшего поселения к богатству своего отпрыска, грозили скоро перейти в открытую братоубийственную войну. Только новый общий враг поневоле заставил помириться обе враждующие общины.

Откуда и когда появился этот враг, никто не знал, но он пришел внезапно с далекого востока в значительном количестве и в один ясный осенний день показался на берегу реки, питавшей оба знакомые нам поселения. Раньше мы говорили уже о бродячих номадах, нередко появлявшихся в районе, занятом поселениями, и всегда не особенно дружелюбно встречаемых этими последними. Толпы бродячих пришельцев приходили постоянно, следуя течению реки, вступали в те или другие сношения с туземцами и чаще всего, встречая с их стороны самое энергичное сопротивление, проходили дальше и терялись в глубине бесконечных лесов. Многочисленность и солидарность членов общины гарантировали ее до сих пор со стороны всяких номадов, ограничивавшихся лишь слабым нападением и мелким воровством. Совсем иначе обстояло дело в настоящем случае, когда двигалась не горсть бродячих людей, а целое племя с женами, детьми, домашним скарбом и стадами домашних животных, еще дотоле неизвестных нашему доисторическому человеку.