«Картинки с выставки» Мусоргского - [9]
Из письма М. П. Мусоргского Л. И. Шестаковой от 30 июля 1868 года
В автографе «Картинок с выставки» к этой пьесе сохранился эпиграф на французском языке: «„Большая новость“: г-н де Пюиссанжу только что нашел свою корову Беглянку. Но лиможские кумушки не совсем согласны на этот счет, потому что г-жа Рамбурсак приобрела прекрасные фарфоровые зубы, в то время как г-ну де Панта-Панталеон все еще мешает его нос, красный, как пион» (нечто вроде русского «в огороде бузина, а в Киеве — дядька»). Позже Мусоргский снял этот текст: и без него «прелестное скерцино», по выражению Стасова, играло всеми красками жизнерадостного юмора.
Эскиз декорации «Лимож. Рынок» к постановке балета «Картинки с выставки» в Музыкальном театре им. К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. Художник А. Ф. Лушин
Главная тональность пьесы (ми-бемоль мажор) сверкает и переливается светлой радугой: мажорный лад обогащен здесь аккордикой одноименного минора, и гармоническая палитра этого мажоро-минорного лада необычайно богата оттенками. Это скерцо-токката. В живой, быстрой ритмической пульсации, в безостановочном движении чувствуются веселое оживление и деловитая суета. Мелодические волны «вскипают» как эмоциональные подъемы в веселой болтовне кумушек.
Дробление на короткие повторяющиеся фразы, активно восходящая интонация активизируют движение. Возникает даже «неблагозвучная», конфликтная, остро диссонирующая гармония. В фактуре, имитирующей перекличку, она слегка напоминает сварливое кудахтанье, но спор не разгорается — возвращается прежнее светлое, оживленное звучание.
Принцип неоднократного появления главной темы, основного образа пьесы связан с формой рондо, характерной для французской музыки. В «Старом замке» (тоже на «французскую» тему) Мусоргский воплотил дух французского рондо в совсем ином плане, в романтической дымке прошлого, в стилизации средневековья. Здесь же царит дух народного песенно-танцевального рондо, как нельзя более подходящий к живописной жанровой сценке. И хотя композиция пьесы имеет явные черты трехчастности, рондообразность накладывается на нее вторым планом. Такая многозначность, многомерность композиции придает еще большую объемность музыкальному изображению.
Средняя часть пьесы более конфликтна: гармонические напряжения и расслабления чередуются, мелодическая линия теряет ровность, учащаются смены регистров. Движение неуклонно перемещается к верхнему, более напряженно звучащему регистру, усиливается и динамика. Низких басов здесь нет — в сценке участвуют одни женские «голоса». Но мелодия останавливается на высокой и гармонически неустойчивой ноте, напряженность легко спадает, и вновь возвращается жизнерадостное настроение главной темы.
Самое интересное, что в каталоге гартмановской выставки не значится ничего похожего на этот юмористический сюжет. Известно, что Гартман жил в Лиможе, изучал архитектуру лиможского собора, его строение и декор. Сохранились рисунки, изображающие бытовые сценки и наброски: священники верхом на ослике, монахи, молящаяся женщина. Но точный прототип этой пьесы неизвестен. Скорее всего, его и не было. Как в пьесе «Тюильрийский сад», композитор сам создал и героев, и драматургию этой сценки.
«КАТАКОМБЫ»
«Художество должно воплощать не одну красоту; здание тогда хорошо, когда, помимо красивого фасада, прочно и осмысленно, когда чуется цель постройки и видна голова художника. Это было в погибшем Гартмане».
Из письма М. П. Мусоргского П. С. Стасовой от 26 июля 1873 года
«Теперь я на досуге перевожу письма Лафатера — о состоянии души после смерти, вещь очень интересная, да притом меня всегда влекло в мечтательный мир...»
Из письма М. П. Мусоргского М. А. Балакиреву в ночь с 12 на 13 августа 1858 года
«В этой же второй части („Картинок с выставки“.— Е. А.) есть несколько строк необыкновенно поэтических. Это музыка на картинку Гартмана „Катакомбы парижские“, все состоящие из черепов. У Мусорянина сначала изображено мрачное подземелье (длинными тянутыми аккордами, чисто оркестровыми, с большими ферматами). Потом на тремоландо идет в миноре тема первой променады („Прогулки“.— Е. А.) — это засветились огоньки в черепах, и тут-то вдруг раздается волшебный, поэтический призыв Гартмана к Мусоргскому...»
В. А. Гартман. «Парижские катакомбы»
Так Стасов описывал Римскому-Корсакову две пьесы из «Картинок с выставки» — «Катакомбы. Римская усыпальница» и «С мертвыми на мертвом языке». Эти две пьесы, звучащие без перерыва, связаны между собой общим настроением мрачной сосредоточенности, тяжелого раздумья о времени и смерти. «Катакомбы» Мусоргского возникли под впечатлением акварели Гартмана «Парижские катакомбы (с фигурами В. А. Гартмана, В. А. Кенеля и проводника, держащего фонарь)»[2]. Пьеса Мусоргского, отталкиваясь от внешнего изображения мрачных подземных сооружений, переносит нас не только в пространстве, но и во времени — из современного Парижа в древний Рим. От образа «римской усыпальницы» веет глубинами истории. И хотя изображение катакомб как символа смерти параллельно у обоих художников, Мусоргский создает образ несравненно большей силы и обобщенности.
