«Картинки с выставки» Мусоргского - [5]
Средняя часть пьесы — это более глубинная характеристика, выражение чувства. Напряженно-острые интонационные тяготения, раскачка гулких басов в чередовании с речитативными фразами, содержащими зачатки напевности, мрачная ладовая окраска передают тяжелое, горестное размышление. В музыке нет света и радости: фантастическая игрушка лишена надежды на тепло и человеческое счастье. Кульминация средней части — взрыв отчаяния: на мощном динамическом всплеске страдальческие интонации «плачущих» нисходящих полутонов складываются в длинную хроматическую линию. Возвращение в репризе синкопированной темы звучит как бы в отдалении: мы уходим от гнома, образ отодвигается от нас.
Одни исследователи видят здесь драматический сюжет с трагической развязкой — смертью гнома, другие в его жалобах и стенаниях слышат мотивы социального угнетения. Само многообразие «прочтений» этой музыки — яркое подтверждение глубины и обобщенности музыкального образа. Интересно сравнить эту пьесу с «Шествием гномов» Э. Грига, замечательного норвежского композитора конца XIX — начала XX века. Внешнее сходство лежит на поверхности, сказываясь уже в названиях. Но различие трактовок очень глубоко. Пьеса Грига — это яркое фантастическое скерцо с эффектным сопоставлением причудливой маршеобразной и лирически-распевной тем. Мусоргский же стремился создать характерный индивидуализированный образ, нарисовать психологический портрет.
После «Гнома» возвращается спокойная тема «Прогулки». Регистровый контраст между пьесами сглажен. Начало запева звучит уже не в женском сопрановом регистре, а в мужском баритоновом.
Постепенно в ритме начинают проступать трехдольные опоры, замирает активное движение ровных четвертей, фактура разрежается — мы перешли к новой картинке.
«СТАРЫЙ ЗАМОК»
«...Я люблю и (думаю, что) чую все художества. Доселе счастливая звезда вела меня и поведет дальше — в это я верю, потому что люблю и живу такою любовью, а люблю человека в художестве».
Из письма М. П. Мусоргского П. С. Стасовой от 23 июля 1873 года
В каталоге выставки произведений Гартмана обозначены две зарисовки средневековых французских замков. Они не дошли до нас, но, судя по описаниям, ни одна из них не является прямым прототипом пьесы Мусоргского. Гартмана привлекала старинная архитектура, фигуры людей играли в этих зарисовках второстепенную роль. Та программа, которую дает к «Старому замку» Стасов,— «средневековый замок, перед которым трубадур поет песню»,— это одна из множества субъективных трактовок пьесы.
«Andantino molto cantabile e con dolore» («не скоро, очень певуче, скорбно»),— помечает в начале пьесы композитор. Спокойно льется тихая, печальная мелодия, мягко пульсирует аккомпанирующий бас.
Что придает музыке ощущение такой глубокой щемящей тоски? Может быть, неподвижность гармонической основы, устойчивое звучание пустой тонической квинты? Сумрачный низкий регистр? Или окончания мелодических фраз, с неизменной обреченностью возвращающихся к заключительному звуку тоники? В строении фраз действительно можно услышать живое человеческое пение: каждый куплет-строфа имеет свою протяженность, и все строфы неодинаковы, как будто каждая заключает в себе текст с разным количеством слогов. Кроме того, длительность куплета как бы определяется запасом дыхания поющего человека. Потому песнь трубадура здесь действительно слышится, тем более что и в аккомпанементе тонко отражены черты старинной французской музыки. Это и «волыночная» квинта в басу, и сходство в окончаниях фраз, подобное припеву-рефрену в форме рондо, столь типичной для французской музыки. Черты старинных форм отражены в композиции пьесы: в своей основе она строфична, но какое богатство скрытых рельефов заключено в ней! Вслушиваясь, здесь можно почувствовать и старинное французское рондо, и вариационный принцип, и общий для множества музыкальных форм принцип трехчастности с возвращением исходного материала в конце.
Средняя часть, отмеченная просветлением ладовых красок и стремлением к мажорной сфере, воспринимается как порыв к счастью и свету, который, однако, вскоре сникает. Возвращается неумолимый ритм баса. Начинается последний раздел трехчастной формы. Образ словно постепенно отдаляется: мелодия начинает прерываться паузами, песнь будто «не долетает» до нас. Однообразный ритм аккомпанемента завораживает и убаюкивает... И неожиданно звучная и решительная реплика — как бы заключительное «adieux» — служит рамкой картины.
В «Старом замке» Мусоргский в масштабах фортепианной миниатюры убедительно воплощает выразительную, театрально-зримую сценку, создает глубокий образ, допускающий множество трактовок. Исполненный душевной глубины, он каждому слушателю дает возможность услышать свое, личное, глубоко пережитое.
От последнего звука «Старого замка» отталкивается связующая пьеса — «Прогулка». Она непринужденно переводит слушателя в сферу светлого параллельного мажора. «Прогулка» здесь сокращена, уже на второй фразе «запевного» двутакта ее спокойный ход приостанавливается — и слушатель неожиданно оказывается в «Тюильрийском саду».
«ТЮИЛЬРИЙСКИЙ САД»
