Картинки нижегородского быта XIX века - [80]

Другое популярное дачное место — «Выселки села Черного» возникло вскоре вслед за мызинским.

Коренное население Выселок или Черноречья, уходя по летам в отхожий судоходный промысел, приспособило свои дома для такой же сезонной сдачи. «Переоборудование» заключалось в пристройке к избам террас-балконов, сооружении кухонок посреди улиц и в устройстве при домах уборных. Через пять лет многие чернореченцы, развращенные легкими дачными заработками, забросили водную профессию и скоро прославились искусством богатеть в два-три дачных сезона. Особенное уменье извлекать доход из дачника проявил «монополист» водных путей Васька Коротков. Положив на речушке Ржавке, а также на всех затонах и болотах дощечки-переходы, он взимал с каждого проходящего «дань» в размере пяти копеек.

Дачное времяпровождение обычно заключалось в бесконечном хождении по платформе вокзала вплоть до прихода «курьерского», во втором часу утра. А на рассвете станционный сторож выметал с перрона горы подсолнуховой и ореховой скорлупы.

Другими, более культурными развлечениями были прогулки за грибами на Переливы или Зайчиху, рыбная ловля в Затворе или Каменном ключе, а также поездки в окрестности: Свято озеро, Дудин монастырь, Дворики и Оленино.

Местности: Кстово, Великий Враг на Волге и Гнилицы на Оке стали привлекать дачников позднее. После выставки в 1897 году Общество финляндского перевозного пароходства стало страдать от недостатка пассажиров. Тогда фирма пустила часть пароходов в рейсы до Кстова, Великого Врага и в Гнилицы. И к концу девяностых годов количество дачников каждого из этих мест исчислялось сотнями. В отличие от Мызы и Черноречья, дачное население этих районов считалось «демократическим»: сюда ездили педагоги, мелкие служащие и т. д.

Но не все нижегородцы устраивались по летам за городом. Было еще два «дачных места» в пределах городской черты. Рабочие Курбатовского завода в жаркие летние месяцы устраивали себе шалаши из досок и рогож на холме над Волгой. Костер перед входом в шалаш и писк комаров из Александровского сада давали некоторую иллюзию настоящей дачи. Работники мельниц Благовещенской слободы, в свою очередь, устраивались таким же образом на сухих площадках Слуды. Разница между обеими группами этих «дачников» состояла лишь в том, что курбатовцы дышали дымом своей фабричной трубы, а мукомолы вдыхали «аромат» двух громадных нефтяных баков.

15 июля — день поднятия ярмарочных флагов.

Отправляясь всем семейством на ярмарочную территорию, нижегородец прежде всего попадал в «Главный дом». Час или два все семейство толкалось в сплошном потоке публики. Глава семьи покупал ярмарочные подарки домочадцам: духи Брокера и Ралле, брошки и запонки из уральских камней, персидские платки и одеяла, японские и китайские лакированные безделушки и засахаренные фрукты — сласти знаменитого Лопатина из Ярославля.

Из Главного дома семья направлялась в цирк Никитиных. Братья Аким и Петр Никитины имели лучшее в Поволжье, да, пожалуй, и по всей России цирковое предприятие.

Они зафрахтовывали на всю навигацию пассажирский пароход, внизу помещали свою большую, из 120 лошадей, конюшню, зверинец; в каютах размещались артисты и обслуживающий персонал, и таким образом плавали от одного поволжского города к другому.

Начинали сезон Никитины в Астрахани, а к началу ярмарки поспевали в Нижний.

Ярмарочные цирковые представления, отличаясь безупречным, иногда блестящим выполнением отдельных номеров, в сущности, страдали однообразием.

Программа строилась из расчета пощекотать нервы зрителям. Каждый сезон считалось обязательным появление на скачущей лошади наездницы, раздевающейся на глазах у публики. Трюк состоял в том, что наездница, испытывая нетерпеливое ожидание зрителя, медленно снимала с себя одни за другими до 15 пар панталон и сорочек и оставалась, наконец, в трико телесного цвета…

Любимцем публики был вечно юный мальчик Коля Никитин, выдающийся эквилибрист и жонглер на лошади. Не смотря на свой, весьма почтенный в конце 90-х годов, возраст, он, одетый в бархатную курточку и короткие штанишки, выбегал на арену собирать брошенные зрителями яблоки и апельсины.

По окончании циркового представления нижегородцы отправлялись поужинать в ярмарочные рестораны с программой.

Ярмарочные увеселительные рестораны в 90-х годах носили звучные имена: «Россия», «Германия», «Повар», «Эрмитаж», «Аполло». Смешать их между собой мог только профан. Каждое из этих учреждений имело свою собственную физиономию, свою публику, свои обычаи. Даже внешний облик и манеры обслуживающего персонала в каждом из ресторанов были особые.

В шикарном «Поваре» столичный татарин-официант при исполнении обязанностей держал абсолютно чистую салфетку на сгибе локтя.

В «России» и «Германии» половые чистую, мало смятую салфетку носили на плече.

В «Эрмитаже» «человек» носил салфетку зажатой в кулаке. Наконец в «Аполло» услужающие, смахнув салфеткой сор со столов, неуклонно засовывали ее подмышку до следующей надобности.

Рестораны имели отличительные особенности в составе хоров.

В «России» пел русский хор певцов, наряженных в боярские костюмы. В «Германии», которую содержал нижегородский немец Фаульдарт, пел «швейцарский» хор. «Швейцарским» он, положим, был только по названию, потому что исполнял исключительно немецкие песни. В «Поваре» и «Аполло» укоренились цыгане московские и рыбинские, а в «Эрмитаже» подавалась новинка: «Хор сибирских бродяг».