Картинки нижегородского быта XIX века - [79]

Примерно в те же годы, среди тех нижегородцев, которые обладали кое-какими техническими познаниями, замечалось еще одно характерное бытовое явление — страсть к изобретательству.

Отличительной чертой каждого из таких дилетантов — изобретателей было личное бескорыстие, соединенное с желанием осчастливить страну. Однако эти симпатичные намерения обычно не подкреплялись достаточной научной эрудицией. Поэтому все предложения таких филантропов заранее были осуждены на провал. Но неудачи не обескураживали маниакально настроенных людей. Отдельные личности всецело, почти безумно отдавались одному какому-нибудь вопросу, настроению или идее.

Особую, можно даже сказать, анекдотическую популярность приобрел в конце XIX века известный в городе своими чудачествами и страстью к «изобретательству» часовщик Гусев. После некоторого количества времени усидчивой работы он печатно обратился к согражданам с предложением, имевшим весьма многозначительное вступление: «Кто не слыхал, как много случалось фактов, что признанные положительно умершими оживают через несколько дней в гробу и начинают метаться и кусать свое тело от невыносимого страха и тоски»…

Желая придти на помощь таким мнимоумершим, Гусев предложил согражданам изобретенный им аппарат, основанный на принципе обыкновенного индукционного звонка. При малейшем движении трупа в гробу должно было произойти замыкание, заставлявшее звонить колокольчик в кладбищенской сторожке. Изобретатель нашел благожелателей, посодействовавших устройству «опытных установок» на Петропавловском кладбище. Пример вызвал подражания, и дорожки кладбища украсились многими столбами, а сторожка окуталась сеткой электрических проводов.

Прошло полгода, затем — год, но ни одного сигнала не последовало. Интерес к изобретению охладел.

Другой «изобретатель» — Брюнчугин, считал основной целью своей жизни сделать людей счастливыми, предлагал собственное объяснение законов природы.

Считая холод и жару двумя антиподами, определяющими собой климатические и метеорологические явления, Брюнчугин открыл «полюсы противоположностей» в годовом цикле погоды, и на этом основании брался делать по особой таблице предсказания за полгода вперед…

Такие «изобретатели» выходили не только из среды малообразованного нижегородского мещанства. Своеобразную славу в городе приобрел аристократ-«изобретатель» князь Чегодаев. Скучая в своем поместье (село Островское, Княгининского уезда), он изобрел «зимоход» — судно, ходящее зимою по льду реки. Модель представляла собой барку на полозьях. Длина барки 20 аршин. Приводилась она в движение лапами, точнее, металлическими «ногами», какие обыкновенно приспосабливают ампутированным.

«Ноги» должны были передвигаться в зависимости от действия лебедок, приводимых в движение на палубе баржи… физическими усилиями людей! Чегодаев разрабатывал проект целую зиму, но не успел завершить его к весне.

Снег на дворе усадьбы начал таять. Князь приказал дворне укрыть от солнца снег на дворе брезентами, досками, соломой и рогожами и продолжал подготовительные работы. Наконец, в конце апреля было назначено торжественное испытание. Отслужили молебен, снег раскидали по двору, пустили в ход силу рабочих рук, толкавших механизмы, но… «зимоход» не двинулся с места. Огорченный помещик поставил «зимоход» в сарай и… принялся за другие изобретения.

Через несколько времени на свет появился «автоматический углетушитель» для сельских кузниц. Увы… никто не стал им пользоваться, предпочитая старинный способ кропотливой возне с чегодаевским невероятно сложным механизмом.

Глава тридцать первая

Нижегородское лето. — Дачная жизнь нижегородцев. — Поднятие ярмарочных флагов. — На ярмарке.

С наступлением жарких летних дней нижегородцы разъезжались по дачам. Первые по времени нижегородские дачные поселки возникли в местности, расположенной по высокому берегу Оки несколько выше старинного урочища Слуды. Находившиеся здесь Мыза и Щелоков хутор ведут свое начало от середины XIX века. Владелец сельца Ляхова — Ребиндер, остзеец по происхождению, имел стадо породистых коров, которых держал в специальной молочной ферме близ берега Оки. Большинство обслуживающего персонала фермы были латыши, которые ферму окрестили привычным для них названием Мыза. Позднее, с переходом Ляхова к новому владельцу — Мельникову-Печерскому, ферму ликвидировали, по название Мыза осталось. Поселок Щелоков хутор получил свое название в 70-х годах от его владельца — купца-бакалейщика Щелокова, застроен же был много раньше, еще первым хозяином — нижегородским полицеймейстером Махотиным. В 80-х годах, в связи с проведением шоссейного тракта на Арзамас и Муром, между Щелоковым хутором и бывшей Мызой был устроен постоялый двор с трактиром. Предприимчивый трактирщик на обрыве реки, в месте, называемом Ровнедью, поставил павильон, куда стали по праздникам приезжать из города и устраивать пикники. Место понравилось, и с 1890 года по обрыву и вдоль большой дороги начали возникать дачи, строившиеся богатыми представителями нижегородского дворянства и купечества. Собственные дачи оказались по карману не всем желающим. Нужду в дачах быстро учли ловкие предприниматели, и через 3–4 года Мыза покрылась постройками аляповато-дачного стиля, сдаваемыми в аренду на сезон или на месяц. Мызинский дачник — это был в большинстве случаев титулованный дворянин и крупный купец или высший банковский и судейский служащий.