Картинки нижегородского быта XIX века - [57]

Лукояновские «зубры» упорно сопротивлялись и открытию крестьянских столовых, организуемых на деньги частных жертвователей.

Эти выпады лукояновских земцев скоро поставили их в открыто враждебные отношения к губернскому Продовольственному комитету. Бесконечные отписки, отказы, пререкания, доносы, с одной стороны, и уговоры, увещевания, взыскания вплоть до отстранения многих лукояновских земцев от должностей — с другой стороны, вызвали длительное напряженное состояние, вошедшее в нижегородскую историю под именем «Лукояновской войны».

Победу в этой «войне», в конце концов, одержал Губернский комитет благодаря энергии лица, его возглавлявшего. Этим лицом оказался представитель государственной власти в Нижнем — губернатор Баранов.

Николай Михайлович Баранов — личность в высшей степени любопытная и оригинальная. Будучи в конце 60-х годов XIX века скромным морским офицером, он изобрел заряжавшееся с казенной части ружье, которое затем и было принято во всем русском флоте под именем барановского ружья. Это нововведение и несколько других, предложенных им в области углубления морского фарватера, создали ему некоторую известность, но мало отразились на служебной карьере.

Более широкая популярность Баранова началась с Русско-турецкой войны 1877 года.

11 июля, в самый разгар летних военных действий газеты облетело известие о победоносном бое небольшого русского военно-сторожевого судна «Весты» с первоклассным турецким броненосцем «Фетхи-Булендом». Неравный бой грозил гибелью русскому судну, но удачный разрыв русской гранаты на броненосце вывел его из строя. Капитан «Весты» Баранов был награжден высшим чином и орденом «Георгия». Спустя некоторое время после войны, герою поединка «Весты» с «Булендом» пришлось пережить ряд служебных неприятностей. В результате «ссоры» Баранова с морским ведомством, флотский мундир сменился гражданской формой министерства внутренних дел. Сухопутная служба бравого моряка началась с должности петербургского градоначальника в первых числах марта 1881 года.

Петербургская служба — полицейская деятельность — не отвечала потребностям кипучей, но прямодушной натуры Баранова. Меньше чем через год, по его просьбе, он был назначен ковенским губернатором, затем переведен в Архангельск, а в середине 1882 года уже в чине генерал-лейтенанта вступил в отправление должности нижегородского губернатора. Здесь в полной мере выявились свойства его живого темперамента и проявлялись в течение 14 лет так экспансивно, ярко и сочно, что даже спустя десятилетия рассказы и анекдоты об этом губернаторе не могли забыться в нижегородском обществе. Одним из ценнейших его качеств оказалось уменье передавать свою энергию подчиненным. Губернские чиновники считали его как бы электрической машиной, которая накаливает присоединенные к ней лампочки.

Во взаимоотношениях с окружающими новый губернатор строго соблюдал принцип быть близким и понятным тому, перед кем находился.

Говоря с простым народом, употреблял старославянские обороты языка. Россию называл Русью, крестьянина — пахарем, село — весью. В разговоре с высшими слоями чиновничества пускал в оборот изысканные французские фразы. Для купца, ремесленника или солдата находилась своя особая манера речи. Но с кем бы он ни говорил, каждый понимал его с первого слова.

Вступая в должность, он объявил нижегородцам, что приемы у него по делам и жалобам для каждого во всякий час дня и ночи. Особого чиновника заставил проводить бессонные ночи у телефонного аппарата, в своем кабинете, в ожидании экстренных сообщений.

Принимая газетных корреспондентов, Баранов сообщил, что он будет «одной прислугой на всех». Этот обет был выполнен. Нижегородцы увидели своего губернатора и в роли судьи, и дипломата, и архитектора, и предпринимателя-коммерсанта, и даже, в роли… брандмейстера!

Развелось сильное воровство, — Баранов устраивает на площади «показательные суды», лично, в присутствии толпы горожан, решая дела, как заправский судья.

Происходят частые пожары, — губернатор не пропускает ни одного, принимая на себя в борьбе с огнем функции брандмайора и лично лазая с топором по крышам.

Обветшал старый ярмарочный Главный дом, — губернатор сам составил архитектурный проект нового (частично использованный впоследствии при перестройке здания).

Пылкий губернаторский нрав был иной раз причиной служебно-административных перегибов. Стараясь сосредоточить в своих руках возможно большую полноту власти, Баранов выпрашивал у центральной власти возможное по тогдашним русским законам объявление губернии на исключительном положении, что соединялось с повышенными полномочиями губернатора.

Три месяца (ярмарочное и предъярмарочное время) в Нижнем действовало положение так называемой «усиленной охраны» (для уездов Нижегородского, Балахнинского, Семеновского и Горбатовского), разрешавшее местной власти самолично издавать обязательные постановления, штрафовать и высылать по своему усмотрению. Применение права высылки по этому положению приводило иногда к трагикомическим курьезам на практике. Высылка разрешалась только на период существования «охраны», а затем высланные спокойно «на законном основании» возвращались из соседнего уезда домой и продолжали прерванные занятия. В следующем году таких лиц губернатор опять имел право выслать на три месяца. И такая чехарда с одним лицом могла продолжаться несколько лет, что и случилось, например, с учредителем Павловской кооперативной артели немцем Штанге, проживавшим у себя в Павлове в течение ряда лет лишь девять месяцев в году. Начало деятельности Баранова в Нижнем ознаменовалось первым и единственным в летописях города еврейским погромом в Кунавине, в 1884 году. Вечером 7 июня у одного из домов Пирожниковской улицы играла двухлетняя дочь кунавинской обывательницы Рогожиной. Оставленная без призора малютка упала в грязь и, не будучи в состоянии выбраться из лужи, заплакала и стала кричать: «Мама! мама!». Проходившие по улице две еврейские девочки — Сара Пейсель и Роза Блох, увидя беспомощно барахтавшегося ребенка, подбежали к нему, подняли и понесли, чтобы передать матери. Ребенок не переставал кричать. Выбежавшая, наконец, на крик Рогожина, не разобрав, в чем дело, завопила: «Зачем вы, еврейское отродье, трогаете мою Анку!». Привлеченные шумом, собрались соседи и прохожие. Девочки бросились бежать, но умело пущенный кем-то (как потом выяснилось — профессиональным громилой) в переулке возглас: «Евреи схватили христианского ребенка!» — сделал свое дело…