Картинки нижегородского быта XIX века - [56]

В городские переписные участки попали: три мельницы (две — Башкировых, одна — Дегтярева); четыре судостроительных и чугунолитейных завода (Курбатова, Доброва и Набгольц, Рукавишникова и Рекшинских); цинковальный завод «Славянин»; гончарный — Костина, три пивоваренных завода (Ермолаева, Горинова и Калашникова) и один винокуренный (Долгова). К этому нужно добавить еще кирпичный завод Бендера и фабрику церковных свеч епархиального ведомства. Общее число рабочих в них значилось 2500 человек. Из каждых ста горожан — 45 были неграмотными. При этом из 4000 взрослых дворян 200 совсем не умели читать.

Сормовский и Молитовский заводы, по существовавшему тогда административному делению, не вошли в перепись 1897 года.

О переписи в Нижнем скоро забыли. Некоторое время спустя, о ней напомнило министерство внутренних дел, которое прислало для раздачи особо достойным лицам десять медалей в память переписи. Медали получили три почтовых чиновника, два офицера местного гарнизона, помощник полицеймейстера Игнатьев и четыре полицейских пристава…

Глава двадцать вторая

Неурожай 1891 года. — «Лукойловская война». — Губернатор Баранов.

Неурожаи — хроническая болезнь русской жизни — были частыми гостями в Нижегородской губернии. Девяностые годы в этом отношении особенно характерны. Правда, не всегда неурожаи назывались своим именем — иной год их предписывали именовать «недородами», другой год — недосевами, третий — даже «недосборами». В 1892 году должны были признать наличие «голодовки» во всей южной черноземной части Нижегородской губернии. Особенно тревожные сведения поступали из Лукояновского уезда, считавшегося обычно «житницей губернии». Группа нижегородских интеллигентов, побывавшая в пораженных голодом местах, привезла удручающие сведения. Большинство крестьянского населения употребляло в пищу отруби, клевер, крапиву, липовый лист и знаменитую лебеду. В ответ на тревожную телеграмму министерству внутренних дел, бюрократы из Петербурга прислали тюк брошюр с наставлением, как приготовлять в пищу вместо хлеба различные суррогаты. Наставление было разослано в голодающие нижегородские уезды, но ничего, кроме недоумения, оно не вызвало. В брошюрах попадались наивные советы, вызванные полной некомпетентностью кабинетных столичных ученых, отроду не видевших среднерусской деревни. Советовали, например, печь хлеб, за неимением ржи, — из чечевицы(!), который «обойдется даже дешевле, так как его можно печь дома, не переплачивая пекарю за печение»… Автор, очевидно, предполагал, что в приволжских деревнях разводят чечевицу и что хлеб там пекут особые пекари.

А население Лукояновского уезда продолжало есть лебеду. Лепешки из высушенной и смолотой лебеды внешним видом напоминали кусок асфальта, в желудке производили резь и были причиной кровавой дизентерии.

Правительство приступило к делу помощи голодающим со всей полнотой бюрократических методов. Месяцами решался в различных инстанциях вопрос, что значит «нуждающийся крестьянин». Тот ли, который живет в пустой избе и решительно ничего не имеет? Или тот, кто не сможет дотянуть до нового урожая без полного разорения своего хозяйства? В свою очередь, и термин «полное разорение» толковали по-разному: одни считали признаком «разорения» продажу последней лошади и коровы; другие находили, что следует сперва проесть корову, овец и самовар, прежде чем попасть в число особо нуждающихся и иметь право на получение ссуды. В связи с этим появилось новое определение — «полунуждающийся». В конце концов, правительству пришлось все-таки приступить к помощи голодающим и дать в этом смысле директивы местным властям.

В Нижегородской губернии организовался Продовольственный комитет, который занялся организацией помощи голодающему населению силами уездных земств под надзором губернатора. Общее число нуждающихся, главным образом жителей Лукояновского уезда, было определено в 587 тысяч. Следовало закупить для них 3300 тысяч пудов зерна.

Закупка, несмотря на наличие выданной государством крупной денежной ссуды, не обошлась гладко. Местную цену в уездах, не пораженных недородом, держали помещики на уровне 1 р. 60 коп. — 1 р. 65 коп. за пуд, в то время как рожь с доставкой из районов Северного Кавказа могла обойтись около 1 р. 40 к. Губернатор предложил нижегородским землевладельцам продать для Комитета рожь по 1 р. 32 к., т. е. по цене вдвое большей, чем средняя нормальная. На это предложение откликнулся только один помещик Зубов, уступивший земству по этой цене 4000 пудов. Приемлемое предложение сделал также Н. А. Бугров, выразивший готовность продать весь имеющийся у него хлеб по заготовительной цене 1 р. 28 к. без получения какой-либо для себя выгоды. Другой торговец — Блинов продал 40 000 п. по 1 р. 38 к. за пуд. Остальное потребное количество было приобретено, волей-неволей, на стороне — через земских агентов.

Купленный хлеб надлежало распределить. Но тут комитет натолкнулся на совершенно невероятное обстоятельство. Лукояновские земские деятели — Философов, Обтяжнов, Пушкин, Железнов, Бобоедов и другие, стали категорически утверждать, что в уезде голода нет и крестьяне в хлебных ссудах не нуждаются. «Помилуйте! — патетически восклицали они. — Какой вам голод?! Смотрите — свадеб крестьянских много, как никогда!». Действительно здесь наблюдался один из парадоксов русской жизни. В 1892 году парням «дешевле» было жениться, чем всегда. Девки «подешевели» благодаря тому, что кормить их было труднее, чем раньше. Обычная нижегородская «кладка» жениха за невесту с 50 рублей снизилась до 15–20 целковых, и небогатые мужики спешили женить сыновей.