Картинки нижегородского быта XIX века - [21]

Мостовые существовали на очень немногих улицах. К числу таких принадлежали четыре, расходившиеся лучеобразно от Благовещенской площади, затем Большая Печерка, Ильинка, Рождественская и пять-шесть других.

Любопытно, что внедрение булыжных мостовых в городе происходило при сильном противодействии купцов и чиновников. Они жаловались на мешавший их спокойной жизни стук от проезжавших экипажей. Тротуары на главных улицах устраивались кирпичные, на остальных — деревянные.

Площади по краям городской черты: Старо-Сенная, Замковая, Монастырская — имели заставы со шлагбаумами и сторожками. Каждый сторожевой пункт представлял собой невысокое, кубической формы, строение пространством сажени две в квадрате, окрашенное снаружи широкими полосами черного, оранжевого и белого цветов; внутри была устроена русская печь. В таком домике помещался шлагбаумный сторож и его помощник.

Представитель «окраинной власти» был при исполнении обязанностей облечен в «сермяжную броню», т. е. в серую солдатскую, толстого сукна, шинель со стоячим красным воротником, на голове кивер с изображением красного оленя в серебряном поле (нижегородский герб) и медным чешуйчатым ремешком для застегивания кивера под подбородком.

В пределах внутренней черты города наиболее людные уличные перекрестки украшались полосатыми же полицейскими будками, около которых бессменно дежурили инвалиды-будочники, вооруженные неуклюжей секирой в виде топора. Сообразно расстоянию от центра варьировался и облик будочника. Более или менее щеголеватый вид «служаки» у кремля и на Покровке далее уступал место неряшливо одетому, вечно пьяненькому мужичку с колючей щетиной на подбородке.

В отдаленных и глухих улицах у будки можно было постоянно наблюдать прислоненную к ней одну секиру без будочника, свидетельствовавшую, что носитель этого знака где-то поблизости.

При окраинных будках инвалиды обычно сидели на земле, поджав по-турецки ноги, и мололи на ручных мельницах нюхательный табак, который затем смешивали с березовой золой и продавали прохожим под названием «березинского букета». В конце 50-х годов будочники исчезли, сменившись «хожалыми», обходившими периодически свой квартал.

Места, прилегавшие к трактирам и гостиницам, занимались извозчичьими «биржами». Нижегородские лихачи и «ваньки», дожидаясь седоков, не любили скучать на козлах своих тарантасов и «долгуш», а большей частью располагались на тротуарах и занимались игрой в шашки, начертив для этой цели углем некоторое подобие шашечной доски.

Пешеходу бросалось в глаза обилие вывесок, в значительной части облинялых от ветра и дождя, иногда чрезвычайно аляповато и безграмотно составленных. Нередко можно было встретить объявление о приеме заказов на шитье платья от «иностранца из Парижа и Лондона» или от отечественного «Аршавского портного». В другом месте объявлялась «продажа разных мук». Некоторые дома, из тех, что побогаче, щеголяли дощечками с надписью: «свободен от постоя», — что по тем временам было немалой привилегией.

Освещался город скудным количеством уличных фонарей, горевших регулярно лишь на главных улицах. Резервуары фонарей наполнялись конопляным маслом — о керосине до 60-х годов понятия не имели. Ежедневно перед наступлением сумерок масло подвозилось к фонарям, при чем оно издавало ужасающее зловоние от присутствия дохлых крыс, которых по приказанию начальства бросали в бочки со специальной целью — воспрепятствовать покушению на «съедобный продукт» со стороны вечно голодных фонарщиков и будочников.

Глава десятая

Ступени прогресса. — Постройка шоссе. — Появление телеграфа. — Сооружение железной дороги. — Расцвет пароходного дела. — Бенардаки. — Рождение Сормова.

Николаевская реконструкторская горячка стихла к концу тридцатых годов. В течение следующих двух десятилетий нижегородские строительные вопросы сосредоточились на устройстве городского водоснабжения и способах сообщения.

Первую задачу решил нижегородский инженер А. И. Дельвиг, племянник известного поэта. Он использовал для устройства водопровода воду сильных родников у подножья горы близ Борского перевоза. Две паровые, попеременно действующие машины поднимали насосами воду на сорокасаженную кручу. Вода проходила по чугунным трубам на Благовещенскую площадь, где был устроен общественный фонтан. От фонтана проложили ответвления к Мартыновской больнице и новому губернаторскому дому, в частные дома вода не подавалась. Всё устройство обошлось в 45 тысяч рублей и давало в сутки 36 тысяч ведер, т. е. в среднем по ведру на каждого жителя. Воды нехватало. Население отдаленных от центра улиц попрежнему черпало воду из овражных ключей или ходило в поле к сильному роднику — Кадочке.

Сообщение города с внешним миром до начала сороковых годов происходило исключительно по старинным немощеным дорогам, справедливо называвшимся «костоломками» и «душетрясками». Казенное ведомство путей сообщения не торопилось с постройкой шоссейных дорог в районе Нижнего, вследствие чего и именовалось в местном обществе не иначе как «ведомство путей разобщения». Настойчивые просьбы ярмарочных купцов оказывали мало действия, и дело подвинуло вперед, как это ни странно, — тюремное ведомство, нуждавшееся в хорошей дороге для арестантов, угоняемых в Сибирь. Приступили к шоссейному строительству в 1842 году. Для работ прислали несколько инженеров Корпуса путей сообщения. Все они блистали военной выправкой, носили красивый мундир с аксельбантами и каску с черным волосяным султаном. Низшее техническое руководство осуществлялось «мастерами битого строения».