Картинки нижегородского быта XIX века - [14]

На этот раз нижегородские губернские власти настояли на суде и обвинительном приговоре, но… последний не удалось привести в исполнение. Князь Грузинский не сплошал: громадной взяткой подкупил местных макарьсвских чиновников, устроил самому себе пышные похороны и целых три года (1798–1801) считался… умершим. «Воскрес» он по восшествии на трон Александра I, который даровал ему «амнистию».

«Вторая жизнь» этого волжского царька, перенесенная в Нижний, мало чем отличалась от первой. Прежние его беззакония не помешали нижегородскому «благородному» дворянству с 1807 года, в течение семи трехлетий, переизбирать его на самые почетные губернские посты. На предводительском посту кн. Грузинский не уменьшил, а скорее увеличил свою привычку воевать с каждым, кто подвернется на его пути. Будучи страстным собачником, он имел на своей городской псарне до 800 собак разных пород и возрастов. Стоило ему только увидеть где-либо красивого кровного пса, он не успокаивался до тех пор, пока не приобретал его правдами и неправдами. На этой почве произошло роковое для него столкновение с министром внутренних дел Румянцевым, у которого он ухитрился украсть пару понравившихся водолазов. Разгневанный министр нажал где следует, предводитель наконец был обвинен в давно практиковавшейся им утайке дворянских сумм и отстранен от должности. Остаток жизни опальный князь провел в Лыскове. За три года до смерти всесильный некогда деспот впал в старческий маразм и не вставал с кресла, устроенного на специальном помосте перед окном, из которого открывался обширный вид на двор усадьбы. Скончался он от нервного удара, увидев в окно мужика, не снявшего, при приходе на княжеский двор, с головы шапку…

Однако наряду с такими помещиками-самодурами, были в Нижнем Новгороде и другие: помещики-просветители. Нижний Новгород уже с начальных годов столетия мог похвалиться тем, чего не было у подавляющей части русских городов — своим театром.

Почин театральному делу положил ардатовский помещик князь Николай Григорьевич Шаховской, организовавший в селе Юсупове домашнюю труппу из дворовых людей. По окончании выборной службы И. Г. Шаховской переселился из уезда в Нижний, куда привез с собою всю труппу, составлявшую около половины громадной юсуповской дворни. Первое время городские представления происходили в доме князя, обычно после обеда в дни больших приемов гостей, позднее начали устраиваться периодически в зале дворянского собрания, а с 1811 года, регулярно два раза в неделю, в специально построенном здании на Печерской улице.

По внешнему виду вновь выстроенный театр представлял собой большой сарай из грубообтесанных выбеленных бревен без тесовой обшивки. С уличного крытого подъезда вовнутрь помещения вела скрипучая на блоках дверь, обитая летом клеенкой, а по зимам войлоком. Продолговатый зрительный зал имел два яруса стойлообразных лож, из которых верхние были полузакрыты деревянными решётками, для желающих посещать театр инкогнито. Над ложами под потолком располагался раек, или «парадиз». Партер состоял из пятидесяти мягких кресел и нескольких рядов стульев, стоявших перед сценой. Стены помещения блистали глянцем голубых с золотом обоев, а ложи, барьеры между лож и столбы, поддерживавшие потолок, были украшены резным деревянным балясником.

Разрисован занавес был так, что представлял собою как бы продолжение столбов и лож.

Зритель обычно бывал приятно изумлен неожиданным появлением открывшейся сцены. Оркестр и сцена освещались салом, горевшим в плошках, а остальное помещение, если не считать нескольких фонарей в проходах, было погружено в полумрак. Поэтому в ложах, чтобы рассмотреть во время антрактов лица собеседников, приходилось зажигать привезенную с собой свечу или даже лампу. Платная публика в театре располагалась по заведенному Шаховским «ранжиру». Первые ряды в партере предоставлялись подьячим, канцеляристам и прочей мелкой чиновной сошке, обоняние которой выносило запах горящего сала. Кресла занимались почетными посетителями по билетам, рассылаемым лично князем. Ложи предназначались семейным помещикам, нередко прихватывавшим с собой в театр, кроме семьи, еще и горничную или лакея для услуг. В «парадиз» пускались все желающие с улицы, при одном лишь условии, чтобы они не были одеты в лохмотья. Сам меценат присутствовал при каждом представлении.

Н. Г. Шаховской был старичок небольшого роста, худощав, чисто выбрит и напудрен. Одевался в мундир екатерининского времени, установленный для нижегородских дворян, состоявший из красного кафтана с песочными круглыми обшлагами, и камзола с золочеными пуговицами. Его ботфорты блистали, как зеркало. Шпага, шляпа с плюмажем и замшевые белые перчатки довершали наряд. Движения его были сдержаны до утонченности.

Репертуар театра мало разнился от общего тогда русского репертуара; в Нижнем ставились те же, что и в столицах, трагедии, драмы и комедии: переводные — Шекспира, Кальдерона, Шиллера, Коцебу, русские — Озерова, Сумарокова и других; кроме того, держалась и опера: «Титово милосердие», «Сандрильона», «Дианино древо», «Калиф багдадский», Моцартовская «Волшебная флейта» и др.