Картина - [2]

Судя по названию – "Избавление святой Октавии", – сюжет был религиозным, но ничего религиозного ни в обнаженной святой, ни в остальном Сириск не обнаружил. Он решил, что религиозное здесь только название. Сам художник подразумевал нечто иное. Но что? Строить догадки бессмысленно, толковать сюжет, при желании, можно по-разному, но какое из толкований окажется верным, узнать не у кого.

Постепенно Сириск перестал воспринимать слова корреспондента о картине: "необыкновенная", "чудо", "поразительное действие" – как попытку привлечь внимание к своему материалу. Он ощутил в этих словах искренний, а не фальшивый восторг, необычный для ищущего сенсаций профессионала.

Странная картина. В ней действительно было нечто зачаровывающее. Стоило вглядеться в нее, и отвести взгляд было очень трудно. Сириск почувствовал, как его настроение постепенно становится непривычно возвышенным и восторженным. Он испуганно зажмурился и отбросил газету. "И это всего лишь репродукция, – ошеломленно подумал он. – Не-ет, не зря заплатили за нее такие деньги…"

Немного успокоившись, он подвинул к себе телефон и набрал номер Руфа, старого знакомого, который мог бы реально помочь разобраться в этих странностях и принять определенное решение. В трубке раздавались длинные гудки, но на другом конце провода никто к телефону не подходил.

2

Ближе к вечеру Сириск вновь позвонил Руфу. На этот раз Руф оказался дома. Судя по тону, он обрадовался звонку Сириска. Они быстро договорились о встрече, и через двадцать минут Руф явился.

Они сели в гостиной в кресла друг против друга, и Сириск протянул Руфу газету, развернутую в том месте, где была напечатана заметка.

Сипло дыша, Руф читал.

За то время, что они не виделись, отметил Сириск, Руф еще больше потолстел, обрюзг, лицо его с обвисшими щеками и двойным подбородком было кирпичного цвета, какое бывает у крепко выпивающих людей.

– По-прежнему пьешь? – спросил Сириск.

– Что? – Руф поднял голову и, сообразив, о чем спрашивают, равнодушно отозвался: – Пью. Когда деньги есть. – И снова взялся за газету. Потом долго внимательно изучал репродукцию и наконец пробормотал: – Да, похоже, эта картина – хитрая штучка. Она прямо-таки завораживает исподтишка.

– Значит, дружище Руф, ты уже понял, зачем я тебя пригласил? – вкрадчивым тоном осведомился Сириск.

– Конечно, – негромко прогудел Руф и тяжело вздохнул.

– Поездка твоя, пребывание там, необходимые расходы, о них ты мне отчитаешься, и возвращение, – за мой счет. Посмотри на месте, что это за картина, в самом ли деле стоит она того, что за нее заплатили? Если картина стоящая, то, как всегда, постарайся ее… м-м… взять. – Сириск не любил грубых и резких слов. – И немедленно обратно. Встретишь затруднения, звони. Говорить будем, как условлено. Помнишь?

Руф кивнул.

– Все будет, как надо, – пророкотал он.

Сириск уставил на Руфа указующий палец.

– И чтобы за время работы – ни грамма спиртного. Даже пива.

– Ну, конечно, о чем речь! – заверил Руф с преувеличенной убежденностью.

Затем они договорились, что Руф возьмет напрокат машину, а счет за нее пришлет Сириску. На поездку Сириск дал Руфу три дня.

– Всего-то? – начал Руф. – Но…

– За такой срок можно весь Лувр вынести! – отрезал Сириск.

По возвращении Руф должен был созвониться с Сириском и договориться о встрече, но уже не у Сириска дома, а где-нибудь в более подходящем месте. Во время встречи Руф отдавал картину Сириску, получал чек на условленную сумму, и они разъезжались до нового дела. Система эта была неоднократно проверена и всегда срабатывала безотказно.

Они, как водится, немного поторговались о цене, причем Руф налегал на то, что жить стало тяжелей – все дорожает, а Сириск отзывался, что тяжелей стало жить не только ему, и советовал Руфу бросить пить, тогда денег будет хватать на более долгий срок.

В ответ Руф удрученно покачал головой.

– Не так-то просто: вдруг взять и бросить, когда организм уже, можно сказать, насквозь проспиртовался и душа все время просит… А разве душе откажешь? – Он виновато улыбнулся. – Сколько раз пробовал – не могу.

– Да мне, собственно, все равно, – сообщил Сириск равнодушно. – Я в чужую жизнь не суюсь.

Затем Руф получил задаток, и они распрощались.

Когда внизу за Руфом гулко захлопнулась входная дверь, Сириск, сунув руки в карманы, подошел к окну. По подоконнику стучал дождь, крупные капли сползали по оконным стеклам. Сириск видел, как Руф, нахлобучив подобие шляпы и подняв воротник заношенного плаща, перешел на противоположную сторону улицы, свернул налево и, нахохлившись, поспешно направился мимо освещенных витрин к остановке такси.

Сириск был знаком с ним давно, еще с университета. Руф был на несколько лет старше, учился на том же факультете, что и Сириск, но больше увлекался спортом, чем искусством. Незадолго до получения диплома он по каким-то неясным, впрочем, и не интересовавшим Сириска причинам вынужден был покинуть университет, и Сириск на многие годы потерял его из виду.

Сам Сириск, окончив университет, некоторое время не мог решить, чем заняться.

Многие сокурсники его были детьми богатых родителей, разбирающихся в искусстве, заядлых коллекционеров, владеющих целыми частными музеями, куда посторонним доступ был закрыт.