Картезианский развратник - [33]

Вот этим занятием я и был поглощен с головой. Уже наступила ночь, и я собирался закончить свое развлечение и вновь лечь спать, как вдруг краем глаза заметил облаченную в ночную рубашку фигуру, проскользнувшую в изножье моей кровати и мгновенно растворившуюся в темноте. Я испугался не меньше, чем если бы подобное зрелище явилось ко мне в ночном кошмаре. Я решил, что это, скорее всего, тот аббат, о котором я уже упоминал, описывая мадемуазель Николь. «Это он, — сказал я себе, — несомненно, это он. Интересно, куда это он направляется? Хотя какие могут быть сомнения — он идет ебать Николь! Но черт меня побери, если я оставлю их наедине! Я немедленно отправляюсь следом за ним!»

Я соскочил с кровати полностью готовый к бою, то есть одетый в ночную сорочку. Я хорошо изучил расположение комнат, поэтому, миновав короткий коридор, быстро нашел комнату красавицы. Дверь оказалась не заперта, и я на цыпочках вошел, со всеми возможными предосторожностями подкравшись к кровати, где, по моим предположениям, предавались утехам наши любовники. Я вытянул шею и навострил уши, надеясь по звуку их стонов определить, не слишком ли я задержался. Со стороны кровати слышалось чье-то дыхание, но этот некто, похоже, был один. «Так он, что же, еще не пришел? — удивился я. — Да, действительно, его здесь нет, — убедился я, прислушавшись, — его здесь нет. Черт возьми, господин аббат, клянусь честью, вы лишь заморили червячка».

И я не медля засунул руку между ног спящей красавицы, одновременно припадая поцелуем к ее устам.

— Ах, как же вы долго, — пробормотал сонный голос. — Я уже почти заснула, ложитесь же скорее.

Я мигом забрался в кровать, а вслед за тем и на мою Венеру. Она обняла меня довольно холодно, что показалось мне странным. Так бесстрастно не обнимают любовника, которого, как я полагал, она нежно любила. Поблагодарив фортуну за предоставленный мне счастливый случай для исполнения моих желаний, я воздал ей должное единственным известным мне способом, послужившим моей тигрице нежной местью за ее бесчувственность.

Я стал целовать ее в губы, покрывать поцелуями глаза, короче говоря, отдался на волю чувств, гораздо более пылких еще и потому, что мне в них всегда отказывали. Я тискал ее очаровательную грудь. О, Николь обладала одной из самых красивых в мире! Я непрестанно ласкал ее упругие, пышные, белые, одним словом совершенные шары. Я купался в потоке наслаждения от того, что наконец-то добрался до моей богини и делаю с ней то, о чем тысячу раз мечтал. И я так старался, что судя по ее восклицаниям и жестам, она совсем не ожидала от своего любовника подобной страсти.

Закончив первую атаку, я вовсе не чувствовал себя уставшим, поэтому сразу же перешел в повторное наступление, не менее страстное, снова воздавая должное ее прелестям. Она тоже вошла во вкус, и я был удостоен самых томных ласк и нежных словечек, которыми она давала мне понять, что жаждала третьего, самого ценного доказательства, чтобы присовокупить эту ночь ко всем ночам, по ее словам, уже проведенным нами вместе. Но хотя я и чувствовал, что вполне способен выстоять и третий раунд, мою отвагу несколько умеряло опасение быть застигнутым аббатом. Я не знал, чему приписать его медлительность, и мог только гадать, почему же тот отказался от своего намерения. С этой мыслью я решил, что могу передохнуть и не торопиться наносить новые удары.

Два залпа все-таки немного ослабили мой любовный угар, завеса страсти, затуманившая мой разум, понемногу развеивалась, ко мне возвращалась способность здраво мыслить, формы обрели свои истинные очертания, и можно было взглянуть на них объективно. Красавицы при этом выигрывают, дурнушки, к своему несчастью, проигрывают. Тут, к слову, мне хотелось бы дать им совет. Дурнушки, когда вы одариваете кого-то вашей благосклонностью, будьте осторожны, и не слишком изнуряйте любовника, ибо когда больше нечего желать, страсть испаряется как дым. Поймите, у вас нет того, что есть у красавицы, чьи прелести помогают ей вновь возбудить все те желания, которые она только что утолила и которые малейшая ее улыбка, малейшая ласка тут же разожжет с новой силой.

Все вышеизложенное как нельзя лучше соответствовало испытанным мной ощущениям. Когда забавы ради я шарил рукой по прелестям моей нимфы, то был весьма удивлен, обнаружив изменения в тех частях тела, которые ощупывал ранее. Ее ляжки, казавшиеся мне нежными, упругими и округлыми, стали теперь морщинистыми, дряблыми и тощими. Пристанище любви, грот наслаждений превратился в безобразную дырку, груди — в отвислые мешки, и так далее. Я не мог уразуметь, в чем же причина подобного превращения, обвинял свое ослабевшее воображение и злился на свою руку из-за обнаруженных ею перемен. Эти сомнительные открытия помешали мне совершить третью атаку. Я уже хотел в этом признаться и открыл было рот, как вдруг до моих ушей донесся шум из соседней комнаты, которую я принимал за комнату нашей почтенной экономки Франсуазы. «Ах, презренный пес! — кричал хриплый голос. — Ах ты!..» При этих словах моя душечка, которую я уже собирался снова выебать, оттолкнула меня, воскликнув: