Карта призраков - [46]

Итак, 29 августа, когда Morning Chronicle поприветствовала Бенджамина Холла на посту президента Комитета здравоохранения, редакторы, конечно, позволили себе несколько колкостей в адрес Эдвина Чедвика, но обеими руками выступили за теорию миазмов и призвали нового президента продолжить работу по претворению в жизнь Закона об удалении источников вреда и профилактике заразных заболеваний. Пожалуй, трудно будет найти более очевидный пример мрачной иронии: в тот самый день, когда началась эпидемия на Голден-сквер, одна из самых престижных лондонских газет призывала Комитет здравоохранения активизировать работы по отравлению запасов воды.

Миазмы – это классический пример того, что Фрейд (пусть и в другом контексте) называл «переопределением». Эта теория черпала свою убедительную силу не из какого-то отдельного факта, а из пересечения многих отдельных, но совместимых элементов, подобно изолированным ручейкам, которые, сливаясь, внезапно образуют реку. Вес традиций, эволюционная история отвращения, технологические ограничения микроскопии, социальные предрассудки – все эти факторы объединились, всячески мешая викторианцам понять, что миазмы – это ложный след, как бы они ни гордились своей поистине грэдграйндовской[11] рациональностью. Каждая научная парадигма в истории идей, ценная или нет, опиралась на похожее сочетание сил, и в этом смысле деконструкционисты и культурные релятивисты – над которыми в последнее время часто насмехаются – в определенной степени правы, хотя и склонны делать незаслуженно большой акцент на чисто идеологических силах. (Миазмы – в равной степени порождения и биологии, и политики.) Река интеллектуального прогресса – это не просто стабильный поток хороших идей, порождающих еще лучшие: ее русло следует топографии местности, созданной внешними факторами. Иногда топография создает на пути столько препятствий, что река на время останавливается. Именно так произошло с миазмами в середине XIX века.

Но большинство из этих «дамб» рано или поздно прорываются. Да, путь науки лежит среди режимов согласия и договоров, а в истории можно найти множество примеров давно свергнутых режимов. Но некоторые режимы лучше, чем другие, и в науке одни модели объяснений обычно ниспровергаются во имя других, более верных. Часто – именно потому, что успех приводит их к саморазрушению. Миазматическая теория стала настолько влиятельной, что вдохновила масштабное, финансируемое государством вмешательство в повседневную жизнь миллионов людей – очищение воздуха путем избавления от выгребных ям. Это вмешательство, пусть и очень плохо просчитанное, оказало парадоксальный эффект: закономерности эпидемий стали более заметны для глаз, способных их увидеть. А лучшее понимание закономерностей означает прогресс – по крайней мере, в долгосрочной перспективе.

Джон Сноу искал закономерности весь вторник. С утра он обходил дома, расспрашивал незнакомцев на улицах, пытаясь узнать у всех встречных как можно больше подробностей об эпидемии и ее жертвах. Улики, которые ему удалось обнаружить, оказались весьма привлекательными, но во многих домах ему так и не ответили, а мертвые никак не могли сообщить о том, что пили в последнее время. Личные свидетельства в районе, из которого люди бежали со всех ног, не слишком хорошо ему помогли. Так что после полудня он наведался в Главное архивное управление, где Фарр дал ему заглянуть в статистику за прошедшую неделю. Между четвергом и субботой в Сохо умерли восемьдесят три человека. Сноу попросил полный список, включая адреса, и вернулся на Брод-стрит, чтобы продолжить расследование. Стоя возле колонки, он перечитывал адреса из списка. Иногда он оглядывал пустынные улицы, представляя, как и куда шли жители района за водой.

Одного списка жертв будет недостаточно, чтобы доказать, что за эпидемией на Брод-стрит стоит вода из колонки. Сноу понадобятся еще и следы.

Синяя стадия спастической холеры

Среда, 6 сентября Сбор доказательств

В сотне ярдов к западу от колонки на Брод-стрит, в темном переулке, носившем название Кросс-стрит, в одной из комнат дома номер 10 жил портной и его пятеро детей, двое из них – уже взрослые. Теплыми летними вечерами жара в тесном жилище бывала невыносимой, так что отец часто просыпался после полуночи и отправлял одного из мальчиков за прохладной колодезной водой. Они жили всего в двух кварталах от колонки на Литтл-Мальборо-стрит, но та вода пахла настолько отвратительно, что они предпочитали пройти лишний квартал до Брод-стрит.

Сам портной и его двенадцатилетний сын заболели в первые же часы эпидемии и к субботе умерли. Сноу нашел их адрес в списке смертей, полученном от Фарра. На Кроссстрит умерли и еще несколько человек. Это место привлекло внимание Сноу, когда он впервые вернулся к колонке, чтобы осмотреть окружающие улицы, вооружившись адресами умерших. Почти половина всех умерших жила неподалеку от Брод-стрит, а другая половина – в шаговой доступности от нее. Но вот смерти на Кросс-стрит были необычными: чтобы добраться до колонки на Брод-стрит оттуда, нужно пройти два небольших переулка, потом свернуть направо на Маршалл-стрит, потом снова налево и пройти целый квартал по Брод-стрит. А вот чтобы дойти до колонки Литтл-Мальборо, достаточно было просто пройти вниз по улице, потом – два квартала на север, и все. Уже повернув с Кросс-стрит, вы видели ее.