Карта памяти - [19]

Шрифт
Интервал

Нас сразу окружили звуки мелодии, и я как сейчас слышу, что играла «the Cure». Так странно помнить песню из своего далекого прошлого, как будто музыка никогда и не замолкала. На небе вспыхивали и гасли звезды, я видел, как прорезают черное пространство неба огни спутников и самолетов, и казалось, что целая вселенная крутилась вокруг этого самого мгновения.

— Знаешь сын, — сказал мне отец, — жить просто, не получается ни у кого. Жизнь — это стремление к постоянной победе, это соревнование, в котором участвуешь только ты. Это забег, в котором победитель — только ты, но все зависит от того, как быстро ты придешь к финишу. Иногда и в самом деле, нужно посидеть на обочине и передохнуть, прежде чем пересечь финишную черту.

И в тот самый момент, я верил каждому слову, сказанному им. Тогда мне было шесть, и я не знал, к чему стоит готовиться: ведь у меня всегда был теплый завтрак на столе, кров над головой и родители, которые заботились обо мне. Ничто не имеет значения, когда они рядом с тобой — твои родители.

— Сейчас я вспоминаю, — начал было отец, — как мне было столько же лет, сколько и тебе. Мне казалось, что это детство — такое длинное и утомительное — никогда не закончится. Мне так не хотелось идти в школу, заниматься, мелкими делами и поручениями, которые мне давали мои родители — твои бабушка и дед, и мне хотелось скорее повзрослеть. Но знаешь, некоторые желания не должны исполняться, потому что иначе время завертится с бешеной скоростью, ты потеряешь счет времени, и не заметишь, как станешь взрослым. У тебя появятся собственные дети, и ты будешь им рассказывать точно такую же историю.

Я завороженно слушал его, пытался поймать каждое слово на слух, прижимаясь от ночной прохлады к крепкому отеческому плечу. Тогда он хотел, чтобы я ценил каждый момент своей жизни. Понимал ли я тогда это? Возможно, я даже не осознавал тот факт, что я когда-то стану взрослым.

— Возможно, я слишком много болтаю, — сказал отец мне, — но знаешь, ты продолжение меня, ты бесконечность наших жизней, и в тебе живут сотни твоих предков, с тысячами поступков, с миллионами мыслей и миллиардами возможностей, которые они реализовали, либо забыли. Ты бесконечный механизм, сын. Ты все, что есть у меня, а у тебя есть целая вселенная и вечность, чтобы самому выбрать свой путь. Ты не сможешь следовать по моим стопам, ты будешь должен выбрать собственный путь — со своими ошибками или победами. В этом суть жизни. В следующий раз, когда ты окажешься на этой горе, ты увидишь звезду, которая светит ярче всех, и ты поймешь, что это я смотрю на тебя…


И вот, через двадцать пять лет, я еду на машине на ту самую гору, где со мной разговаривал отец в ночь моего дня рождения. На сиденье посапывает мой сын, и в красиво упакованной коробке его ждет подарок в честь дня рождения. И все что я хочу, это показать сыну самую яркую звезду на небе.

Максим Смирнов «Листки»

Веселье все-таки закончилось, как бы ни просили друзья, и как бы настаивало время. Сумбурная потеха ушла, и на смену ей пришла тягучая и скучная обыденность. Мусор на столе — это все что некогда было вкусной едой, и замечательным натюрмортом. Скелеты рыб безжизненно лежат на океанском дне фарфоровых тарелок, липкие капли портвейна въелись своим бирюзово-рубиновым цветом к граненым, искажающим реальность, стенкам стакана, испаряя с каждой секундой, пряный и немного сладковатый запах алкоголя. Крошки картофельного пюре покрылись коркой, образуя замечательные коралловые рифы прямо в красно-белой кастрюле, и которые хотелось рассмотреть поближе, прежде чем нести этот подводный пейзаж в мойку. Вилки, ложки, ножи как некогда массовое орудие сепаратизма направленное на угнетение всех прав и свобод еды, сейчас бесхозно и абсолютно бездельно, лежали на изрядно измазанной скатерти, заставляя от времени ржаветь даже «нержавейку».

Взгляд переходит левее.

Нетронутой осталась миска с салатом. В дремучих дебрях зеленого лука, листьев зелени, аккуратно нарезанного мелкими кусочками, огурцов отдельными колечками от вкусных, ярких томатов, находилось то, что заставило отвернуться от поглощения этого истинного кулинарного деликатеса.

Еще вечером, когда праздник был в самом разгаре, и только одинокий листок отрывного календаря с датой «1 МАЯ» маялся в мусорном ведре, только тогда губастый, толстый сокурсник Миха плюхнулся в салат своей мордой и уснул в литрах ароматного, подсолнечного масла и уксуса. Позже его оттуда вытянули, с остатками овощей на носу, подбородке, щеках, и усадили на диван.

Вспоминается и становится смешно.

Тогда в разгар праздника не хотелось веселья, а хотелось особенных чувств, которые могли бы поднять настроение или развеселить немного. Портвейн уже стоял поперек горла, отдавая сладко-горьким «фу».

В окне отражалось настроение. Проспект уходил глубоко в сердцевину города своей монолитной, широкой и бесконечной дорогой, огражденной друг от друга белой пунктирной разметкой, исчезавшей в зарослях многоэтажек. На которой, ближе к вечеру катило не так много машин. Косые лучи фар которых, царапали асфальт, а утробный рев моторов приглушенно с эффектом стерео, проносился с одной стороны в другую. Неоновые огни магазинов, элегантно родившиеся из квартир на первых этажах, глушили своей яркостью, шиком и раскрашивали серые монолиты домов, что были напротив окна. В других окнах: кое-где зашторенных, кое-где затемненных тоже теплилась жизнь, но та жизнь была чуждой и неестественной, куда веселее была эта жизнь, в этой трехкомнатной квартире с оголтелыми, полупьяными сокурсниками и спящим Михой с жирным от салата лицом.


Еще от автора Максим Германович Смирнов
Нокс

Введите сюда краткую аннотацию.


Рекомендуем почитать
Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


Скучаю по тебе

Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.