Карпинский - [95]

Искренно Вас уважающий А.Карпинский».

По таким пригласительным запискам у него собирались «на чашку чая» и в семнадцатом и в восемнадцатом годах... Можно только строить догадки, можно только рисовать картины споров, которые там «за чашкой чая» кипели и в результате которых преображалась академия...

Теперь на повестке дня стояло принятие нового устава.

Обсуждение его проектов отличалось большой остротой. К работе над проектом приступили сразу после юбилейной сессии (точнее, после признания Советом Народных Комиссаров 27 июля 1925 года Академии наук высшим научным учреждением страны). Предполагалось, что в структуре управления произойдут перемены, вместо одного будут два вице-президента и т.д.

Первый вариант был разработан еще при Стеклове, и тот вместе с Ольденбургом принял участие в обсуждении его на заседании комиссии СНК. Решено было разослать его во все республики, во все крупные научные учреждения, а потом, собрав замечания, переработать. Замечаний поступило множество, и весьма разноречивых. Все сходились на одном: да, новый устав необходим. Еще бы! Академия все еще жила по уставу, принятому в 1836-м!

Ни у кого не было сомнений, что его положения устарели и не соответствуют новым условиям.

По многим пунктам разгорелись дебаты. Например, был пункт, согласно которому академик лишался своего звания, если его деятельность направлена во вред государству. Некоторым показалась сомнительной сама формулировка. Как это академик может вредить? Схожее положение касалось иностранных членов. Российская академия гордилась тем, что всегда выбирала своими членами наиболее выдающихся мировых ученых — нередко даже раньше, чем они добивались признания у себя на родине. И это повышало ее международный престиж. Теперь же иные академики — из числа старых и консервативно настроенных — усмотрели в этом ущемление прав. Конечно, они были не правы, но им надо было это объяснить, дебаты затягивались...

Споры вызвал и пункт, касающийся планирования работы ученых. Страна переходила тогда на плановые начала в работе, и академию, как говорится, просто не поняли бы, если бы она в этом деле отстала от требований времени. Но план в научной работе? Многим это казалось чем-то одиозным. Невыполнимым. Даже такой организованный работник (на практике, несомненно, прибегавший к планам — как же иначе?), как А.Н.Крылов, удивлялся в письме П.П.Лазареву (из Парижа 17 сентября 1927 г.):

«В самом деле: о каких планах деятельности идет речь — ежегодных или на двадцать пять лет, учреждений или отдельных лиц? Ведь самая существенная «деятельность» Академии должна состоять в личной творческой работе академиков — что же и каждый академик должен представлять план своей деятельности и по утверждении такового следовать ему неуклонно?»

Тут, как видим, непонимание сути планирования научной работы — да и откуда бы прийти такому пониманию, весь душевный уклад старого академика формировался в другое время... Говоря так, мы забываем, что Александр Петрович тоже представитель старого поколения... да и какой! — самый старый из действительных членов — с одна тысяча восемьсот восемьдесят шестого года! Губкину, когда Карпинский стал действительным членом, было пятнадцать... Однако ж проявлял большую гибкость, чем его более молодые коллеги. Нетрудно подсчитать, что как раз в 1926 году исполнилось ровнехонько сорок лет, как он состоял в действительных членах, и как удержаться и не похвастать еще одним торжественным юбилеем, который устроила ему любимая академия!

Началось с того, что 20 января президиум постановил отлить золотую и бронзовую медали с изображением Карпинского по случаю 40-летия со дня избрания его в академики. Монетный двор охотно взялся и выполнил почетный заказ (теперь эти медали большая редкость и у коллекционеров даже бронзовые ценятся «на вес золота»). А через месяц, 20 февраля, состоялось — приводим текст официального приглашения — «чествование Академией наук 60-летия научной деятельности А.П.Карпинского, 40-летия со дня избрания в академики и предстоящего 80-летия со дня рождения». Предстоящего звучало несколько странно, но у устроителей не было другого выхода; день рождения Александра Петровича по-настоящему 26 декабря, однако по новому стилю — 7 января 1927 года, выходит, «скаканул» через год (и теперь по новому-то стилю он родился не в 1846-м, а в 1847 году, к чему Александр Петрович никак привыкнуть не мог, и если, случалось, спрашивали его, с какого он года, отвечал: «С сорок шестого!»). Устроители решили, что дата принятия в академики важнее (да тут еще и другие даты набежали) и ждать целый год не имеет смысла. И они оказались правы, торжественный вечер удался на славу, выступали представители Военно-политической академии РККА (над нею Академия наук шефствовала — вот тоже новое в ее деятельности!), Военно-топографического штаба РККА, Дальневосточного отделения Геологического комитета, поступили приветственные телеграммы от М.И.Калинина, А.В.Луначарского, дарили подарки, и было еще много другого приятного и интересного.

Вернемся к уставу. 18 июля 1927 года Совнарком СССР утвердил проект, и, таким образом, начал существовать первый советский устав Академии наук, он закреплял идею, выраженную ранее в постановлении ЦИК и СНК СССР и признававшую академию высшим ученым заведением страны. В структурной организации произошли изменения. Отделения русского языка и литературы и Историко-филологическое отделение были объединены и составили отделение Гуманитарных наук; Второе отделение называлось теперь — Физико-математических наук. Вместо одного вице-президента надлежало избирать двух, и президиум, на который возлагалась вся текущая работа, состоял, следовательно, из президента, двух вице-президентов, непременного секретаря и академиков-секретарей обоих отделений; права президиума были значительно расширены, он мог выносить важные решения, не дожидаясь созыва общего собрания (прежде так не водилось, и старые академики выражали недовольство).