Карпинский - [80]

Не под всеми из перечисленных документов подпись Карпинского, но за всеми проглядывает он, ощущается его присутствие, его направляющее участие.

Он часто выступает теперь перед коллегами, но мы сильно ошиблись бы, предположив, что о том только и говорит: о трудностях и о мерах по их устранению.

Он рассуждает о науке. «Настоящие ученые являются свободными рабами истины. Они принадлежат к наиболее необходимым работникам для каждой страны, для всего человечества».

Он говорит о социальном переустройстве России. «Современникам такой перестройки неизбежно приходится нести тяжелые испытания. Но будем терпеливы, тверды и выносливы».

И эти слова ободряли ученых, прибавляли им силы.

Глава 10 О ремонте и реформах

За годы войны пришли в ветхость академические здания. Они нуждались в основательном и неотложном ремонте. И хотя деньги на то у академии теперь были, все равно без поддержки правительственных органов трем старцам с ремонтом было не управиться. Об этом писал в 1922 году в Наркомпрос Владимир Андреевич Стеклов, попутно касаясь и других вопросов, — он иначе не умел. Записка и тем любопытна, что проникнута своеобразным стекловским юмором, то горьковатым, то хлестким, несмотря на то, что это вполне официальное обращение во вполне официальные инстанции. А юмор — свидетельство жизнерадостности, и пусть говорится о предмете вовсе не веселом, но впечатление остается такое, что автора ни на минуту не покидала надежда: все исправится и наладится к лучшему.

«Российская Академия наук, — начинает Владимир Андреевич, — сосредоточившая в своем составе все лучшие ученые силы, приобретшая всемирную славу, не прерывает свою научную работу при почти невыносимых физических условиях». Считает долгом напомнить, что к помощи академии «всегда прибегала и постоянно должна прибегать правительственная власть».

Приводит забавные выдержки из писем Ломоносова, в которых тот жалуется на различные неустройства. «Но Ломоносов еще от отсутствия воды, света и топлива не страдал, здания Академии были еще новые, крыши не протекали, выгребные ямы вычищались без задержки, типография печатала не только все, что нужно, но и что не нужно».

«Жене академика пришлось, — случай этот никак не мог быть забыт, — перед Пасхой продавать сапоги на базаре и за это претерпеть большие неприятности, но в остальном положение Академии становится хуже, чем при Ломоносове».

«Приходится жить под непрестанно давящим чувством, что не сегодня-завтра все здание разлезется по швам, так что кусков не собрать... В Зоологическом музее (второй за Британским музеем, а по необработанным материалам его превосходящий) коллекции портятся, работа ученая и по разработке материала становится невозможной; в Азиатском музее ценнейшие манускрипты покрываются плесенью, тлеют, то же в Музее этнографии и антропологии... Водопроводные трубы лопаются, заливают помещения (в математическом кабинете, например, вода проникла через два этажа и залила часть книг и рукописей, и полтора года назад такой же потоп был дважды в физической лаборатории и других помещениях)...

Как ни печально, — продолжает Владимир Андреевич, и так и видишь изящный жест руками и лукавую тонко-саркастическую улыбку на его лице, — но приходится перейти от мысли о науке к вопросу о нечистотах».

Тем, кто знаком с периодической и эпистолярной литературой тех лет, сия тема вовсе не покажется удивительной или экстравагантной. О вывозе нечистот с Невского проспекта писал в письме В.И.Ленину Горький. Что поделаешь: разруха, и писателям, и «лучшим ученым силам» бывает необходимо от высших размышлений спуститься к самым низшим потребностям быта.

«За 4 года РАН не имела возможности ни разу вычистить выгребные ямы (люки). Удавалось раздобыть всего несколько десятков бочек, лишь слегка вычерпав содержимое 36 люков. Люки засорялись... Несколько раз нечистоты выступали и подмачивали имущество книжного склада. Очистители требуют один миллиард рублей... Отложить невозможно, а средств нет».

Вот такими заботами, и «низшими» и «высшими», жило руководство академии в эти незабываемые годы.

Да не отвернется молодой читатель с брезгливою миною от этих страниц — это Стеклов пишет Луначарскому: выдающийся математик выдающемуся партийному публицисту.

Чрезвычайно нервировали «трех старцев» постоянно фигурировавшие слухи о «закрытии» академии, реорганизации ее, слиянии с чем-то и разделении на что-то... В наше время роль академии в культурной жизни страны и мира столь велика, ее положение кажется столь незыблемым, что трудно представить, чтобы кто-нибудь отважился потребовать «ликвидации» академии. Но тогда такие безумцы (из числа левацки настроенных) находились; мы сейчас приведем документ, в этом смысле показательный.

Это записка (вернее, отрывок из нее) «О реформе деятельности ученых учреждений и школ высших ступеней в Российской Социалистической Федеративной Республике». Создана в Научном отделе Комиссариата по просвещению Союза коммун Северной области. А Академия наук как раз и входила в Союз коммун Северной области.

«Что же касается разновидности, — язвительно и беспощадно замечали творцы записки, — именуемой высшим ученым учреждением типа Академии наук, то таковые подлежат немедленному упразднению как совершенно ненужные пережитки ложноклассической эпохи развития классового общества. Коммунистическая наука мыслима лишь как общенародное, коллективное трудовое жизненное дело, а не как волхование в недоступных святилищах, ведущее к синекурам, развитию кастовой психологии жречества и сознательного или добросовестного шарлатанства».