Каро-Кари - [9]

В перерыве Шантарский подошел к красавице-чеченке, представился, сказал, что находится под впечатлением ее выступления, что хотел бы встретиться и обсудить вопросы, связанные с положением чеченской диаспоры в Пакистане. Российское посольство должно помогать соотечественникам, а русские они, татары или чеченцы – это неважно. Несмотря на сутолоку, Хамилла задержала взгляд на российском дипломате, как ему показалось, чуть дольше обыкновенного.

Они еще несколько раз пересекались на официальных приемах. Потом Шантарского пригласили на прием в особняк Дуррани. Хамилла по-прежнему была в центре внимания. О ней писали газеты, показывали в теленовостях.

Она оживленно общалась с другими приглашенными, однако, заметив Шантарского, подошла к нему и дружески протянула руку. Он был ошеломлен – подобного можно было ожидать от европейски или американки, но никак не от восточной женщины, мусульманки.

– Вы изумлены? – улыбнулась Хамилла. – Не ожидали такого?

– Признаться, да. – Леонид осторожно пожал руку чеченке и почувствовал, как от этого прикосновения его бросило в жар. Это не ускользнуло и от внимания Хамиллы. В ее глазах появился озорной блеск.

– Есть условности, которые мешают общению. Зачем они? Почему нельзя пожимать руку мужчинам? Почему в ресторане женщины должны сидеть в отдельной комнате? Зачем прятать лицо? Вы же видите, я сегодня без платка.

Шантарский уже не мог сдерживаться и брякнул то, о чем думал постоянно:

– Вы ослепительно красивы. Я не могу избавиться от мыслей о вас. С тех самых пор, как впервые увидел.

Чеченка даже не покраснела, не осадила русского, лишь посмотрела на него с какой-то странной усмешкой.

– Поосторожнее, господин дипломат. Не забывайте, мы здесь не одни.

– Никто для меня сейчас не существует, кроме вас! – с горячностью воскликнул Леонид. Это было совсем опрометчиво. Хорошо, что вокруг было шумно. Разговоры гостей, звяканье стаканов, музыка, которую исполнял пакистанский оркестрик – все сливалось в ровный и тяжелый гул.

– А я думала, что дипломаты более сдержаны, – усмехнулась Хамилла. – Нам следует выбрать другое время для разговора и, пожалуй, место…

– Безусловно! – с энтузиазмом согласился Шантарский.

– Но поговорим не о тех глупостях, которые приходят вам в голову после пары коктейлей, а о вещах более серьезных. Вы упоминали, что посольство хотело бы теснее сотрудничать с нашей диаспорой. Такая встреча была бы полезна.

Что оставалось Шантарскому? Он смутился, судорожно кивнул и пообещал пригласить Хамиллу в посольство.

Вскоре состоялась эта встреча с участием Шантарского, Ксана и советника-посланника Джамиля Джамильевича Баширова. Дипломатам было важно отрапортовать в центр о выполнении поручения «по чеченцам», показать, как они используют инструментарий мягкой силы для налаживания отношений и взаимодействия с местной чеченской общиной, предотвращения возможных эксцессов.

Спустя какое-то время Хамилла подкинула дипломатам идею об учреждении в Пакистане должности почетного консула Чечни. Им готов был стать ее супруг, Идрис Дуррани, человек состоятельный и влиятельный, заинтересованный в развитии торговли между своей страной и Чеченской республикой. В Москве это предложение одобрили с оговоркой: официально, с учетом того, что Чечня является не независимым государством, а субъектом Федерации, она может иметь за рубежом торговых представителей, но не почетных консулов. Хамилла и Идрис не возражали – какая, в сущности, разница, что будет написано в документах. Де-факто Дуррани все равно будут считать почетным консулом. Лучше звучит. В посольстве об этом знали, но не возражали. И впрямь, какая разница?

Хамилла учредила благотворительную организацию «Ночхалла», занимавшуюся «гуманитаркой» – поддержкой беженцев, не только чеченских, но и афганских, сирийских, всех, кто искал убежища в Пакистане.

Чета Дуррани присутствовала практически на каждом посольском мероприятии. В свою очередь Идрис и Хамилла приглашали к себе российских дипломатов. Вот только сердечные дела Шантарского не продвигались. Он переживал, давал себе слово «больше к Дуррани ни ногой», но нарушал его, как только приходило очередное приглашение.

* * *

Растаяла ночь, и на Исламабад навалился ослепительно яркий азиатский день. Расположившись в долине между горными грядами, этот город вырос в шестидесятые годы XX века на севере пакистанского Пенджаба. Одна из тех столиц, что строились на ровном месте по воле чиновников и государственных деятелей, тыкавших пальцем в карту и изрекавших: «Здесь будет город заложен».

Из окон домов открывается вид на предгорья Гималаев и Гиндукуша. Макушки зеленых вершин подпирают отчаянной голубизны небосвод. Горожан радуют сочная растительность и освежающие бризы.

Исламабад протянулся на десятки километров геометрически правильными проспектами и улицами. Между ними – тенистые переулки и парки. Здания разные. Небоскребы и уютные особняки для чиновников, бизнесменов и дипломатов. Дешевые лачуги, в которых ютится беднота.

Доступ в дипломатический анклав преграждают полицейские и военные патрули, спидбрейкеры и бетонные надолбы. Французское, американское, египетское посольства – современные, удобные. А вот и российское. Выстроено полвека назад. Облезлые бетонные стены. Окна-бойницы. На флагштоке – трехцветный символ павшей империи.