Карниз - [21]

Папочка принялся вынимать из чемодана вещи. Ия искоса следила за ним. Наконец она не выдержала:

– А где коричневый шерстяной свитер, который я тебе на прошлый Новый год дарила?

– Она его ножницами изрезала, когда я вещи собирала, – виновато ответил Папочка.

– Жаль, – не теряя достоинства, заключила Ия.

– Жаль, – как эхо, повторил Папочка.

– Ну и хрен с ним, – сжалилась Ия. – Скоро новый Новый год. Буду знать, что подарить.

– И хрен с ним, – обрадовался Папочка. – А где мы его отмечать будем, дома?

Утром он занял свое место за столом с клетчатой скатертью. Норма не отходила от Папочки. Все попытки Ии показать, чему она обучила собаку, провалились. Норма отказалась садиться на табурет и есть за столом.

Новый год они встречали дома. Понтий принесла им удивительный ананас с африканского континента. Он был огромен, а его вкус, как говорило ее руководство, должен был напоминать вкус кокоса.

Понтий уже два месяца работала поваром в одном из самых дорогих ресторанов города и даже не несла. Это доставляло ей нравственные страдания и рушило основы бытия, но ради хорошей зарплаты можно было претерпеть все муки.

Однако новогодний банкет для шишек из городской администрации сделал свое подлое дело. Против ананасов и черной икры она не устояла.

Принесенный ананас торжественно разрезали, понюхали, пытаясь обнаружить кокосовость гиганта, и поставили в центре стола. Его хотели съесть во время проводов старого года, но год был, откровенно сказать, плохим и заморского ананаса не заслуживал.

Не заслуживала ананаса и речь президента под бой курантов, хотя вроде бы была хороша, как и все его речи.

Потом было горячее, секвестированное с того же банкета. После они вышли во двор послушать канонаду и полюбоваться сиянием вылетающих с каждого двора фейерверков. Когда вернулись домой, в комнате их встретила рычащая Норма.

Она сидела в странной позе перед телевизором. Скорее даже полулежала на спине, выкатив неестественно раздутое брюхо. Казалось, это резиновая надувная собака, которую перекачали воздухом, или грелка с собачьей головой, которую до отказа заполнили водой так, что она сейчас лопнет.

На столе сиротливо лежали бутерброды с черной икрой, розовело вздернутое рыльце запеченного поросенка. Этой горизонтальной смольнинской гастрономической перспективе отчетливо не хватало доминанты, которая торжествующе возвысилась бы над прочим изобилием.

– Ананас! – в один голос возопили Ия и Папочка.

Собака воззрилась на них осоловевшими глазами и обреченно икнула.

– Ворюга! – погрозил ей кулаком Папочка. – Ты сожрала сворованный ананас, который купили на наши налоги!

Норма приподняла голову и тут же опустила – кивнула, словно просила прощения за слуг народа, Понтия и за самое себя как главное звено греховной цепочки жадности и чревоугодия.

– Хорошо, что коньяк не выпила. Помнишь, она вылакала все из твоей рюмки.

Норма снова зарычала, а Папочка театральным жестом поднял со стола лежащий на боку пустой бокал шампанского.

Через несколько дней Понтия уволили из ресторана. Оказалось, что диковинные ананасы со вкусом кокоса поступили в город в количестве трех штук по линии сотрудничества с министерством сельского хозяйства одной из южных стран. Этот экспериментальный сорт вывели совсем недавно, он уже получил несколько премий на международных выставках, а потому ввиду малого распространения стоил баснословно дорого.

Ананасы должны были венчать столики руководителя профильного комитета и двух его замов. В поисках пропавшего гиганта руководство ресторана перевернуло все вверх дном.

Черную икру Понтию бы еще простили…

Начался новый год. Воздушный замок дал трещину, но устоял. Дзюдоистка вспоминалась как шутка в связи с мощной шеей и испорченным свитером.

* * *

Ссоры со временем вернулись, но Папочка и Ия стали совсем уж родными. Казалось, что ссоришься со своей рукой или ногой. Можно, конечно, обидеться на ногу, которая ноет к смене погоды, но ведь без нее во стократ хуже.

Впрочем, бывали и эксцессы, которые зависели от суммы каких-то внутренних Папочкиных амплитуд, неприятностей на работе, размолвок с Ией и общего недовольства жизнью. В нем словно сидела заноза, которая время от времени начинала гноиться, и, если не спиртовать ранку, не заливать ее, не запивать, начнется абсцесс.

– Я не могу дать тебе семью, детей, будущее. И еще мне постоянно снится мать. Стоит в дверях и смотрит на меня.

Ия гладила Папочку по голове и отводила глаза. Она ненавидела фразу «не знаю, что и сказать», потому что всегда можно найти слова для человека, который в них нуждается. Но сказать ей было нечего.

Почти у каждого человека есть корневая система: мать, отец, бабушки, дедушки, братья, сестры… Если нет кого-то из основных ответвлений этого корня, хоть в усеченном виде, но он продолжает существовать. Иногда роль и функцию отсутствующего члена семьи берут на себя оставшиеся. Семьи могут быть разными по составу, но все-таки они – семьи.

Еще есть дяди и тети – родные, двоюродные, троюродные, которых вы, может, никогда и не видели. Но они где-то есть: улыбаются с черно-белых фото, шлют открытки раз в год из города, который с трудом можно найти на карте. Вы приглашаете друг друга в гости и знаете, что никогда не поедете, потому что не найдете, о чем говорить при встрече. Но они