Карниз - [20]

Муха довольно хлопотала рядом, предвкушая магарыч за сводничество, и соображала, какой бы тост произнести: про любовь с первого взгляда или что-нибудь более фривольное, подходящее случаю.

Ночью они, с трудом спровадив Муху, оказались в одной постели в гостиничном номере, который снимала Мафия на выданные мужем для отдыха деньги.

Ия с удовольствием разглядывала и трогала ее большое, крепкое, накачанное тело и удивлялась, что же за муж у нее такой, разве что Кинг-Конг. Сама себе рядом с Мафией она казалась дюймовочкой, хотя миниатюрными размерами никогда не отличалась. Кожа у Мафии была гладкой, холеной – женской. Казалось, этой снятой с идеальной женщины кожей обтянули железный станок.

Ну а когда Мафия сложила пальцы на руке лодочкой и принялась за дело, то напомнила Рогатого в женском обличье. Наверное, то же самое, с поправкой на другую часть тела, с ней делал бандитский муж.

Звали Мафию Леной, но в постели она оказалась совершеннейшим Леней. От той ночи у Ии осталось ощущение полета на американских горках с песней из советского мультика «Карусель, карусель» в ушах.

На следующий день домой Мафия не уехала, как должна была. Ию это обескуражило, она привыкла поздним вечером ждать Папочку до закрытия метро и верила, что когда-нибудь дождется. В ее вчерашние планы входил лишь скоротечный роман в отместку, но никак не долгоиграющая любовная связь. К тому же, как она выяснила, Мафия и Папочка были хорошо знакомы по общему спортивному прошлому.

Но Мафию это не смутило. Отключив телефон, по которому названивал грозный выборгский муж чеченской национальности, она потащила Ию в кафе, где они просидели до полуночи.

Ия оглядывалась на большие окна и ежилась. Ей все казалось, что мимо домой идет Папочка, но три бутылки шампанского сделали свое «игристое» дело – они вновь поехали в гостиницу, где карусель повторилась, но показалась Ие более утомительной, чем в первый раз.

Весь следующий месяц Мафия уезжала и тут же возвращалась. Дарила Ие пряно пахнувшие белые лилии и белые коробки конфет «Рафаэлло», встречала после работы.

Цветы Ия аккуратно укладывала в мусорный бак во дворе, чтобы Папочка, когда он неожиданно вернется, не обнаружил дома следов измены. На кокосовую стружку и миндальные орехи у нее вскоре началась аллергия.

В одну из ночей, которая более всего напомнила ей урок физкультуры, она увернулась от Мафии, как когда-то вынырнула из-под Рогатого, и накрылась простыней. В эту ночь она поняла, что разница между женщинами и мужчинами может быть очень мала, практически равна нулю. И эта разница – в тебе самой, в твоем отношении.

С любовницей ей удалось расстаться по-дружески, без обид, и только Муха долго доедала конфеты «Рафаэлло», которые Мафия передавала Ие.

Иногда наведывалась к Ие и Понтий. Они с Мухой недолюбливали друг друга и даже интуитивно не приходили одновременно. Наверное, потому что слишком много у них было общего. Даже к женщинам Понтий обращалась так же – девочка, но добавляла при этом – моя.

– Косточки Норме, а тебе супчик сварю. Что ты кушала, девочка моя?

– Лапшу растворимую. На работе.

– Ох, – хваталась за сердце Понтий. – Приходи ко мне, накормлю.

– Некогда.

Ей и правда было некогда. Когда в личной жизни дела идут все хуже и хуже, на работе они становятся все лучше и лучше.

Компания, в которой она трудилась, была молодой и динамичной. При этом крупной и словно резиновой. Ию повышали, передвигали из угла в угол, переводили из кабинета в кабинет. Народу в кабинетах становилось все меньше. Наконец она оказалась в кабинете одна и тогда поняла, что некоторым образом она – начальник.

У нее даже стали копиться деньги, потому что не было времени их тратить. Утром она завтракала с Нормой, почти в совершенстве овладевшей правилами этикета. Выводила ее во двор и здоровалась с жившим в соседней парадной известным актером. Тот был очень мил и любезно не замечал, что Норма избирательно присаживается именно возле его машины. Потом бежала через двор к метро и возвращалась уже вечером, когда во всех окнах горели огни.

Их коммуналка по-прежнему пустовала, и длинный ряд темных окон квартиры-расчески тянулся, как выстроившиеся в ряд черные квадраты шахматной доски. Как будто партия закончена. Время собирать ладьи и ферзи и уходить.

Папочка вернулся так же неожиданно, как ушел. Однажды поздним вечером открылась дверь и в нее просунулся знакомый чемоданишко. За ним раздалось преувеличенно громкое топанье в прихожей, словно говорившее: войти-то можно?

– Вот и я, девочки мои, – сказал Папочка.

Норма сорвалась с места и, как маленький снаряд, устремилась в прихожую. Она пыталась лизнуть его в лицо, но так отъелась на харчах Понтия, что едва доставала до колен.

Ия ликовала, но не повела и бровью. Она была оскорбленной стороной, а на левом запястье остались два тонких белых шрамика.

– Посмотрите, что я вам принес, – все извинялся Папочка, доставая из сумки какие-то свертки. – Вот, смотрите, как вкусненько.

– Нас тут Понтий хорошо подкармливала, – с достоинством ответила Ия.

– Простишь меня, а? Можно пройти? – виновато говорил Папочка.

– Так ты же у себя дома. Проходи, не стесняйся! – великодушно разрешила Ия.