Карнавал короля Иеронима - [169]

— Я ничего не имею против этого! Если новый инспектор будет разъезжать на своей новой лошади по делам службы, то все пойдет прекрасно, но если он возьмет на себя роль одного из предводителей восстания, то скажут, что министр разделяет его образ мыслей и даже подарил ему лошадь для большего удобства.

— Ничего подобного не случится, — возразила графиня Бюлов, — потому что мы возьмем с него торжественное обещание, что он женится, а тогда ему и в голову не придет участвовать в восстании. Что вы скажете на это, господин доктор?

— Не знаю, что ответить вам, графиня! До сих пор вопрос остается для меня неразрешимым: должен ли я совершить ряд подвигов, прежде чем заслужить руку Дульцинеи, или следует мне сперва завести домашний очаг, чтобы было из-за чего бороться с ветряными мельницами и великанами? Собственно говоря, я не думал еще о женитьбе — но завтра свадьба Натузиуса, быть может, у меня появится желание последовать его примеру.

В эту минуту появился слуга с докладом, что приехал Натузиус с невестой.

— Проси, очень рад! — сказал Бюлов.

VII. Свадьба

На следующий день Бюлов, заранее предложивший себя в свидетели на свадьбе своего давнишнего приятеля Натузиуса, заехал в своей парадной карете за женихом, невестой и ее свидетелем, чтобы отвезти их в церковь. После венчания все собрались у Энгельгардтов, где был приготовлен завтрак, после которого Натузиус должен был отправиться в путь с молодой женой и двумя ее сестрами.

Общество было самое интимное, и только присутствие министра и его жены заставляло госпожу Энгельгардт и ее дочерей удерживаться от слез при мысли о предстоящей разлуке. Их грустное настроение передалось гостям, разговор постоянно прерывался, в особенности после завтрака, когда Тереза вышла из комнаты и вскоре вернулась в дорожном платье. Приближался отъезд молодых, и все, видимо, приуныли. Тереза, чтобы развлечь мать и занять гостей, стала просить Германа и Лину пропеть ей на прощание дуэт Гайдна.

Лина села за фортепьяно, Герман встал за ее стулом. Они начали петь, сначала как бы нехотя, но мало-помалу, увлекаемые звуками знакомой мелодии, всецело отдались своему чувству, что придало особенную выразительность их пению. Если бы присутствующее общество внимательнее наблюдало за ними, то могло бы легко заметить их взаимную любовь. Одна Тереза поняла, что происходит в их душе и, подойдя к ним, сказала вполголоса:

«Можно пожелать вам обоим, чтобы вы пережили то, что выражено в пропетом вами дуэте, и могли бы сказать друг другу:

„С тобою жизнь для меня блаженство!..“»

Тереза остановилась, потому что в эту минуту раздался рожок почтальона, и к дому подъехал дорожный экипаж, запряженный тройкой лошадей. Началось прощание: гости наперебой высказывали различные пожелания молодым, мать и сестры плакали, сам Энгельгардт, бледный и взволнованный, печально простился с зятем и дочерьми. Наконец путешественники заняли свои места, опять затрубил рожок почтальона, лошади тронулись, экипаж скрылся из виду.

— Пора и нам домой! — сказал Бюлов жене. — Гости в такие минуты стесняют хозяев своим присутствием. Уйдем скорее, прощаться нечего!

Примеру Бюловых последовали многие из гостей, в том числе Лина и Герман. Оба были смущены словами Терезы, в которых заключался явный намек на то, что они так тщательно скрывали не только от посторонних, но и друг от друга. Они шли молча всю дорогу, и, только войдя в дом, Герман решился заговорить со своей названой сестрой.

— Ты скоро уедешь, Лина, — сказал он, — расскажи мне, что было на последних совещаниях Прусско-гессенского союза? Тебе, вероятно, приходилось слышать о них.

— Сделай одолжение, Герман, не напоминай мне об этих собраниях. Я поневоле должна была принимать в них участие, потому что они не раз происходили на нашей даче. Пришлось для этого приготовить залу нижнего этажа и самой заботиться об угощении, чтобы не вошел кто-нибудь из прислуги. Недавно в этой самой зале сидел у меня король, а тут я видела его врагов, которые готовили ему гибель. Воспоминание об Иерониме могло бы, по-видимому, расположить меня в их пользу, но, к сожалению, я не могу одобрить те средства, какими они хотят достигнуть цели и о которых говорят, не стесняясь, под влиянием страсти. Хуже всех подполковник Эммерих! У меня сердце замирает от страха, когда я слушаю его дерзкие речи, я уверена, что он погубит дело своей беспардонностью! Одна мысль, что ты или Людвиг можете поплатиться жизнью за него, приводит меня в ужас…

При этих словах молодая женщина заметно побледнела.

— Что с тобой, Лина? Можно ли так поддаваться игре фантазии! — сказал Герман, взяв ее похолодевшую руку.

Она с улыбкой взглянула на него, затем печально опустила голову. В глубине души она ясно сознавала, что это не игра фантазии, а с ней случилось то, что бывает с самыми благородными людьми под влиянием страсти. Она мысленно задала себе вопрос: кого из двух — Германа или Людвига — она согласилась бы потерять, если бы ей предоставлен был выбор?

— Оставим этот разговор, Герман! — сказала она, вставая с места. — Он слишком тяжел для меня: благодаря этому безумному предприятию мне придется испытать еще немало огорчений и горьких минут…