Кармалюк - [9]

Кармалюк тоже взялся за этот дедами и прадедами испытанный метод партизанской борьбы. На первых порах ядро загона составляли Хрон и такой же, как и они, беглый солдат Удодов. Связь с крестьянами сел они держали через земляка Устима — Ткачука. Район действия отряда был невелик: он ограничивался Головчинцами и ближайшими селами. Да и вел себя в первое время Кармалюк довольно миролюбиво. Он часто бывал дома. Пигловские, зная это, боялись сами трогать его, а чтобы вызвать команду солдат, на то у них не было веских оснований. Им приходилось мириться и с тем, что крестьяне уклоняются от панщины. Но как только войска Наполеона двинулись в глубь России, Пигловские тоже перешли в наступление. К ним на помощь поспешила вся окрестная шляхта.

На стороне Пигловских было, конечно, значительно больше сил, чем у Кармалюка. Да к тому ж осенью в Одессе вспыхнула эпидемия чумы и перекинулась на Подолию. В селах, на дорогах — всюду стояли заставы, которые не пропускали никого без справки, что человек идет из тех мест, где нет чумы.

В таких условиях Кармалюку стало очень трудно вести борьбу, и он ушел. Куда? Это, к сожалению, неизвестно. Кочует он где-то со своими хлопцами всю зиму, а ранней весной следующего года вновь появляется в родных местах.

Обстановка к этому времени изменилась в его пользу. Зима заглушила эпидемию чумы. Великая армия Наполеона была разбита и изгнана из России.

Народ, изгнав французских оккупантов из своей страны, не хотел продолжать войну в чужих краях, и мобилизация рекрутов, рабочего скота, подвод начала встречать со стороны крестьян все увеличивавшееся сопротивление. Польские паны, увидев, что их надежды на возрождение Речи Посполитой рухнули, приуныли.

В Головчинцах и окрестных селах из уст в уста передавали новость: в селе Дубовом гайдамаки напали на богача Федора Шевчука. Избили хозяина, забрали деньги и скрылись. Никто того точно не знал, но начали поговаривать, что это Кармалюк вернулся со своими хлопцами и теперь-то он исполнит обещание навестить пани Розалию. Да и другим панам, говорили мужики, несдобровать.

Недалеко от села Дубового на собственном хуторе жил Иван Сало. Он зажал в кулак все село: не было в Дубовом семьи, которая бы не числилась в его должниках. Взаймы давал он щедро, но проценты драл бешеные. Сам он давно не ходил за плугом, не махал цепом. Все это делали батраки. Он арендовал мельницу, корчму, в его руках был весь извоз. За что мужик ни хватится — смолоть ли, купить ли соли, — нужно было перед Иваном Салом шапку ломать. Жадный, жестокий и страшно мстительный, он беспощадно расправлялся с теми, кто хоть как-то мешал ему. И Данило Хрон угодил в солдаты только за то, что не смог вернуть долг ему. Данилу отдали в солдаты, а тот, кто должен был идти, уплатил за него долг Салу. Данило поклялся отомстить и за себя и за других. И когда он первый раз убежал, то пошел прямо в Дубовое. Но кто-то шепнул Ивану Салу, что Данило вернулся и похваляется пустить ему красного петуха. Сало нагрянул к Хрону, связал его и отправил в Литин. Первым помощником его был такой же мироед, как и он, Федор Шевчук.

И вот Федор поплатился за это. У него не только добро взяли, но и выпороли так, что он не может и сесть. Пластом на брюхе лежит. И это бы еще ничего. Чужая беда не своя. Но гайдамаки расспрашивали Шевчука об Иване. Много ли у него денег? Где прячет их?

Как услышал Иван Сало об этом, запряг лучших коней и погнал в Литин. Исправник благосклонно принял от него и окорок и бутылки с настойками, а послать полицейских для поиска разбойников отказался. И даже недовольство высказал:

— Что это ты отрываешь меня от дела? Экая важность: кто-то выпорол Шевчука. Да насолил он, видно, своим же мужикам, вот они и отомстили. А вы гвалт поднимаете: «Разбойники! Гайдамаки!».

Возвращался Иван Сало домой и клял исправника на чем свет стоит. Ну, гад лупоглазый! Подарки забрал да еще и облаял. И все потому, что он мужик. А если бы прикатил какой-нибудь паршивый панок — о, исправник бы все дела забросил и помчался спасать его!

Раньше, бывало, не успеет Иван Сало перекреститься и лечь, как тотчас уснет. А там уж и третьи петухи поют. Пора вставать. После же того как Федора Шевчука разгромили гайдамаки, ночи стали тянуться бесконечно. Ворочается Иван с боку на бок да все прислушивается: не ходит ли кто по двору, не ломает ли замки на амбарах, не выводит ли лошадей из конюшни? Петухи точно заснули: давно бы пора уже второй раз кричать. А может, им уже и шеи посворачивали? Нет, подают голос, слава тебе господи. Теперь, считай, что и эта ночь прошла. Э-э… Кто ж это у двери завозился? Или ему опять послышалось? Нет, стучат! Спаси и помилуй, господи, раба твоего…

Иван слышит: кто-то грохает в дверь и кричит:

— Антон, отвори!

Неужели с пасынком сговорились? Пригрел гадюку на груди! Дверь трещит от ударов, женщины с криком мечутся в одних рубахах по дому. Надо открывать, а то вон грозятся, что еще хуже будет. Надеяться, что кто-то услышит да придет на помощь, бесполезно: до деревни больше версты. И время такое, что спят все как убитые.

— Горпино! — кричит Иван сестре, которая живет у него тоже на положении батрачки. — Иды видкрый! Явдохо, запалы свичку!