Карма - [53]

Сон

Сон – это хорошо. Он разделяет нас с отцом. Мы с ним уже больше не можем выносить правду друг друга.

Но даже во сне гнев не оставляет его в покое. Буря чувств искажает пересеченное шрамом лицо.

Раньше я его не боялась, несмотря на его высокий рост, громогласную речь и уверенность в себе. Но сейчас при виде скорчившегося на кровати маленького чернявого человека я дрожу от страха.

Его вера, такая тактичная в эльсинорской жизни, сделалась в десять раз сильнее, в сто раз осязаемей. На его скелет давит невероятная тяжесть долга.

Он и во сне не расстается с кинжалом. Прости меня, Боже, – шепчет он. За что? За грехи, которые ему только предстоит совершить?

Желание

Я стараюсь не уснуть.

(Он разыщет меня.)

Чтобы услышать легкий стук в дверь, о котором я молюсь.

тук-тук

Тихо, чтобы не разбудить бапу, я выскользну в коридор, прямо в объятия Сандипа. Он целует меня. Он сдержал обещание вернуться. Утром. Когда взойдет солнце.

Но против воли я засыпаю и не слышу стука в дверь моих снов.

Падение

Небо во сне безупречно черное. Луна прячется за дымкой, как робкая девушка за юбкой матери. В пространстве слышится гул. Потом его прорезают лучи света – это пилот нанизывает звезды на зеленые ленты.

Бапу сидит рядом со мной. Он все время ерзает. У него трясутся колени. Лежащий на них желтый тюрбан начинает разматываться. Я тяну за ткань, мне интересно, где у нее конец. У веры нет конца, Джива, – говорит бапу. – Она пылает в вечности.

Я смотрю в иллюминатор и вижу, что на крыле стоит моя мама. Она моет черные волосы неба. Поливает шелковые пряди жидкими звездами. Когда гребень застревает в одной из прядей, она говорит: Это пустяки. Сейчас распутаем и расчешем.

Все это на самом деле? Я не могу понять. Я хочу спросить у бапу, но сильнейший шквал не позволяет мне произнести ни звука. На месте иллюминаторов и дверей зияют дыры. Непристегнутых пассажиров засасывает холодный наружный воздух. Оглушительно ревет ветер, кричать бесполезно. Мы падаем.

Я смотрю на отца. Он придумает, как нам спастись. Но лицо у него неподвижно, как маска. И в следующее мгновение я понимаю: крушение самолета не случайно. Бапу знал, что оно произойдет.

Я кричу ему: К этому и привел нас твой гнев? К новым неповинным жертвам?

Он шевелит губами и что-то шепчет, но очень тихо. Я наклоняюсь ближе к нему, чтобы расслышать слова: Где твое милосердие? Где твоя человечность?

Самолет падает в океан, и вода в нем воспламеняется. Мы все вместе плывем сквозь пламя. Руки у нас раскалены, как расплавленный металл, но тела мерзнут. Пока у нас хватает сил, мы кричим.

Помогите! Спасите нас от этих мук!

Пробуждение

Я просыпаюсь в поту. Во рту пересохло. Не хватает воздуха. Я слишком поспешно открываю глаза, и меня ослепляет свет. Я зажмуриваюсь и снова открываю их, уже медленнее. В темноте что-то сверкает отраженным лунным светом. Форма предмета мне знакома, но мозг принимает правду не сразу.

Это лезвие. Нацеленное на мое горло.

Бапу, проснись, – шепчу я.

Лезвие поворачивается, поблескивая.

Проснись, бапу. Пожалуйста.

Он хрипит, поняв, где он и что делает. Смотрит на руку с ножом. На мое лицо. Его глаза наполняются ужасом.

Он соскакивает с кровати. Захлопывает за собой дверь туалета.

Там он бьется и бросается на стены, как будто попал в западню.

Дверь

Кто-то колотит снаружи.

Что там у вас происходит? Открывайте сейчас же!

Я поворачиваю замок. Приоткрываю дверь в коридор – совсем чуть-чуть, на узкую щелку. И стараюсь дышать ровнее.

Он пьян? – спрашивает мужчина.

Нет…

Тогда в чем дело?

Коридор полон народу. Мятые пижамы. Оплывшие со сна лица. Все пытаются заглянуть мимо меня в номер.

У нас умер родственник, – объясняю я. – Мы в трауре.

Зеваки кивают и опускают глаза. Почтительно расходятся.

Прошу прощения, – говорит первый мужчина. – Я здесь управляющий и вынужден предупредить, что, если вы что-то сломаете, вам придется возместить ущерб.

Да, сэр. Разумеется, сэр.

Если снова поднимется шум, я вернусь. У нас приличная гостиница для приличных постояльцев.

Да, сэр. Поэтому-то мы у вас и остановились.

Я закрываю дверь. Падаю на колени.

И плачу так, что заглушаю крики отца.

Добро

Бапу?

Я открываю дверь туалета. Он сидит на полу. Раковина вырвана из стены. Осколки разбитого зеркала свисают, как сосульки. Окно распахнуто. Хочется надеяться, что нож уже валяется под ним в переулке.

Бапу, я знаю, что хочет от тебя Бог.

Я тоже знаю, Джива. Он хочет, чтобы я умер, пока снова не причинил вред тому, кого люблю.

Нет, бапу, он не этого хочет. Помнишь, ты рассказывал про Бхаи Канахья? Великого сикхского целителя, который поил водой всех раненых на поле боя, своих и чужих?

Помню.

Бог хочет, чтобы ты творил добро. Чтобы, как Бхаи Канахья, облегчал людям страдание.

Слезы бапу

Все не так просто, Джива.

Почему? Что может быть проще, чем делать добро?

Прежде чем делать добро, надо заслужить прощение. Наших грехов и слабостей.

Что ты такого сделал, бапу?

Дело в том, чего я не сделал, Джива. Я не бросился защищать братьев-сикхов. Я плохо искал тебя. Своим бездействием я погубил твою мать.

Каким образом?

Я никому ничего не сказал. Поездка должна была стать сюрпризом. Лила так бы обрадовалась.