Карлики - [43]

– Главное в Шекспире, – сказал Пит, ударив кулаком по столу, – то, что он не пытается сравнивать человека и идею и уж тем более не дает готовых советов насчет того, как поступать.

– Он был осторожный парень, зря не рисковал.

– Зато он по-своему честен. Я бы послал подальше любого, кто скажет, что для него добро и зло – это абстракции. Он даже не пытался впарить нам такую чушь. Он честно признавал, что наше ощущение морали в том виде, к которому мы привыкли, скорее всего претерпит большие изменения, а то и вовсе исчезнет, если погрузить нас в такие исключительные обстоятельства, какие выпали его героям. Если воспринять это как зло, то можно смело назвать Шекспира имморальным поэтом. Но с другой стороны, если учесть, что опыт нейтрализует собственные представления о морали, мы все же должны принять за основу какие-то стандарты, исходя из которых выстраивается оценка происходящего. Если не будет точек отсчета, то опыт не пойдет на пользу и будет бесследно утрачен.

– И что с того?

– А то, что мы имеем дело с подменой понятий. Вместо общепринятой, так называемой садово-парковой морали – социорелигиозного соглашения, поставленного в зависимость от согласия людей жить вместе друг с другом, – мы имеем простую ситуацию, в которой человек является субъектом непроизвольных суждений и принимаемых решений, поскольку, обладая свободой выбора, он в итоге оказывается вынужден признать необходимость нести ответственность за свои поступки. Если подойти к нему с этой точки зрения, то выяснится, что он вполне моральный поэт.

– Ага. Ну и к чему мы пришли?

– К тому, с чего начали.

– Это к чему же?

– К тому, что во всем виновата выпивка, – сказал Пит. – Был бы я трезвым, я бы тебе все запросто объяснил. А в таком состоянии мысли разбегаются и концы с концами не сходятся. Изжога у меня от всего этого.

– И что же делать?

– Придется повторить.

Пит обвел взглядом переполненный паб, стены которого были оформлены под старое почерневшее дерево и увешаны зеркалами. Поверх головы девушки в красном шарфе он заметил в зеркале свое лицо, но видел он себя не очень отчетливо из-за мелькавших на линии взгляда силуэтов и висевшего в помещении табачного дыма. Безразлично глядя на самого себя, он потянулся за спичками и пачкой сигарет и закурил.

– Ну что ж, – сказал Марк, поставив пивные кружки на стол, – похоже, в этом пабе все уже в курсе, что сегодня тут может появиться особый гость.

– Да, – сказал Пит, – Ангел Смерти уже пролетел над крышей.

– Интересно, ему налили за счет заведения? Твое здоровье.

– Знаешь что, Марк? Твое здоровье. Понимаешь, в чем суть твоих проблем?

– И в чем?

– Тебе хочется при жизни превратиться в миф.

– Это ты меня мифологизируешь.

– Хочешь, расскажу тебе, как нужно с этим бороться?

– Надеюсь, денег за совет не возьмешь?

– Ты меня слушай. Я есмь путь, и я есмь истина. Я есмь воскрешение и жизнь.

– Охотно верю.

– Это из евангелия, – сказал Пит. – Когда я родился, меня уже ждали, на пороге моего дома стояли люди с заполненным заявлением о приеме на работу. Я сказал, что соглашусь при двух условиях.

– Интересно, каких?

– Во-первых, мне нужна полная свобода действий. В том числе, конечно, свободное расписание – я буду посылать свои отчеты, когда мне будет удобно.

– И что они на это сказали?

– Ну, прямого ответа мне не дали. Но с тех пор они повсюду следовали за мной и записывали каждое слово.

– Это подстава, – сказал Марк. – А какое второе условие?

– Я хотел в напарники толкового Иуду.

– Ну и?

– Что – и? Я так и не нашел ни одного нормального предателя, который бы соответствовал условиям заявки; когда все сказано и сделано, они отказываются выполнять условия договора.

– И что было, когда все сказано и сделано?

– Последнее слово осталось за Богом.

– Что, он сказал его тебе? Ушам своим не верю.

– Бог! – сказал Пит. – Послушай! Он сам виноват во всех своих бедах – голову на плечах иметь надо. А если он не может понять, что я – его единственная надежда, что только я могу вытащить его из той задницы, в которой он оказался, то мне остается лишь посочувствовать. Давай стакан.

Он пошел к бару. Настала очередь Марка взглянуть на себя в зеркало сквозь чужие плечи и лица. Приглядевшись повнимательнее, он решил согнать с лица хмурое выражение, для чего постарался разгладить морщины на лбу, помогая себе руками.

– Локти убери.

– Ну как, осыпали тебя почестями в связи с назначением на такую должность? – спросил Марк.

– На должность?

– Адъютанта Бога. Эй, погоди, так ведь ты, значит, и есть Святой Дух.

– Да пошел ты со своим Святым Духом, – сказал Пит, садясь. – Нет, на самом деле, если хочешь знать, я со всем этим покончил. Поприкалывались – и хватит. Ты лучше вот что послушай. Раньше я думал, что я гений. Оказывается – нет. Я посредственность. В этом-то весь секрет. Но в глубине души, старик, я уже готов к тому, чтобы шагнуть вперед. Мое место там, наверху. Не хочу ощущать себя ничтожеством, пылью. Цены на меня падают. Но я готов отказаться от самого себя как человеческой особи. Дело в том, что я хочу жить так, чтобы вознести себя на вершину этой жизни. Да. И еще, раз уж речь зашла об этом. Я, бывало, отзывался о тебе весьма нелицеприятно, а то и срывался на грубости. Брать их обратно я не собираюсь. Но правда вот в чем. Помимо плохого, есть в тебе и много хорошего, и все твои недостатки не умаляют значимости твоих достоинств.